Водка - страница 3

ко можно встретить в городе человека, который бы всю жизнь прожил по одному адресу. Все стараются улучшить квартирные условия. Хотя это невероятно тяжело.

Странная штука жизнь: связывает людей, которые, по логике вещей, никогда не должны были встретиться.

Извини, что начала “засыпать” (Ты понимаешь это русское выражение?) Тебя письмами. Потерпи, мне становится легче, когда пишу, а вообще-то, говорю с Тобой. Я поняла, что за это короткое время особых новостей не было. Можно, буду еще писать об Анастасе? Прошу, потерпи и помоги мне.

Лизет.

5

День добрый, Мишель!

Ты не представляешь, как я благодарна за внимание. Неужели, моя очень грустная история так интересна? Или любая история любви интересна всем женщинам? В любом случае, даешь возможность высказаться, понимая, насколько с каждым письмом мне становится легче.

Даже не знаю с чего начать. Может, с детства? Ты читала “Слова” Жана Поля Сартра? Он так четко, коротко и ясно сказал: нашу жизнь, и интересы в ней определяет детство. Папа Тасика был рабочим на каком-то заводе. Не знаю, кем работала мама, но эта женщина запомнилась мне очень простой. Вся жизнь ее – только забота о ближних. Анастас очень любил их. Помню, сколько горя было в его глазах после похорон отца. А в день смерти мамы я не могла остановить его рыдания. Это ужасно, когда сильный мужчина, поднимающий в небо самолеты, рыдает на плече и все слова успокоения беспомощны.

Он в детстве очень хотел учиться, хотел стать взрослым и мужественным, поэтому поступил в летное училище. Мужчина поднимал в небо самолеты, управлял ими, и очень уважал себя. Летал, в то время, на самых новых МИГАх (Ты, я думаю, мало знаешь о советских самолетах). Быстро поднимался по лестнице военной карьеры. Но генералом так и не стал. Я как-то спросила: а почему не могу сказать “мой генерал”? В ответе – весь мой Тасик: летать умел, угождать – нет.

У него была огромная жажда знаний. Многие годы служил в Германии, в Потсдаме. Помнишь, после войны, несколько десятилетий в этой стране советских военных, мне кажется, было больше, чем немцев. Потом их воинскую часть перевели на Дальний Восток (посмотри по карте). У нас есть такое выражение: конец географии (то есть дальше уже ехать некуда). А там, в свободное от работы время, опять учился. Только уже в Дальневосточном Университете на историческом факультете. Заочно. У вас есть такая форма обучения? Учился просто так: для себя. Интересно, но его почему-то очень раздражало, когда я начинала говорить о том, чего он не знал. Мои увлечения живописью вызывали раздражение. Я часами рассматривала альбомы репродукций картин, привезенные из Москвы, Ленинграда, Дрездена. Мои восторги были ему не понятны. Не знал он ни Веронезе, ни Франса Хальса, ни Дюрера. Хотя многие годы прожил в Потсдаме. Я была когда-то по туристической путевке в Германии и в Потсдаме тоже. Мне кажется, в те годы, когда в СССР ничего не было: ни разнообразия продуктов, ни хорошей одежды и обуви, ни мебели и посуды, жены военных все скупали. Этим была заполнена их жизнь. А мужчины пили. Летчики не исключение.

Но все это – до встречи со мной. На каком-то этапе у него был потерян смысл жизни. Знаешь, есть в психологии такой термин: синдром профессионального выгорания: на все, абсолютно на все скептический взгляд, который ломал мне крылья. Моим интересам, моим планам, моим увлечениям. Я долго не могла понять причину этого. А она оказалась так проста. Его жизнь, его профессия были связаны со смертью. Те, с кем он учился, дружил, проводил время, с кем были общие интересы и планы на будущее, гибнут один за другим. Думаю, ничто так не опустошает душу, как частые похороны. Видимо, у тех, кто долго живет рядом со смертью, теряется вкус и смысл жизни. Все доводится до минимума. У людей, оставшихся в живых, взгляд на жизнь сквозь призму смерти. Может, и пьянство оттуда же? Хотя, вряд ли. Думаю, работа только усугубила эту страсть. Его сестра говорила мне, что их отец и младший брат очень любили водку.