Военнопленные Халхин-Гола. История бойцов и командиров РККА, прошедших через японский плен - страница 29



), разведывательному отделу штаба Квантунской Армии или военной жандармерии (кэмпэйтай). Более вероятно первое, однако охрану лагеря несли жандармы (кэмпэй).

К моменту появления первых военнопленных, на Кубанской, 2 содержалось по крайней мере три советских авиатора. Двое из них, летчик ГВФ Борис Филиппович Гусаров и синоптик[59] Лев Николаевич Попов, входившие в экипаж почтового самолета П-Зет, 19 декабря 1937 года при выполнении рейса Хабаровск – Владивосток вследствие навигационной ошибки вынужденно приземлившегося у станции Гаолинцзы (на территории Маньчжурии). Третьим был воентехник 2-го ранга Михаил Андреевич Домнин, стрелок-радист СБ, сбитого 14 марта 1938 года в районе Уху, в Центральном Китае.[60] Позже, в начале сентября, к ним присоединился командир эскадрильи 5-го истребительного авиаполка капитан Александр Николаевич Алаткин, самолет которого, при выполнении высотного маршрутного полета 27 августа 1939 года пересек советско-маньчжурскую границу и произвел вынужденную посадку в районе Дунина.[61] К моменту появления в лагере «халхингольцев» выглядели они неважно – худыми и оборванными.


Свое отношение к вновь прибывшим администрация харбинского лагеря сформулировала на первом построении прибывших военнопленных: «…мы вас выручили от сталинского терроризма и мы к вам будем относиться хорошо, а если кто сделает побег, то мы вас будем расстреливать» (Григорий Топилин).[62]

В «Хогоине» военнопленные были размещены в комнатах (по крайней мере в своих объяснительных они не именовали их камерами), туалет находился за пределами здания и туда можно было даже попробовать сходить без разрешения, можно было выйти к ограде и поглазеть на работающих «напротив» китайцев. Все это, правда, могло закончиться избиением. Помимо ежедневных построений и поверок, пленным разрешали прогулки. Рядовых красноармейцев и младший командный состав иногда выводили на улицу на хозяйственные работы по лагерю: «рвать траву, мыть окна и т. д.». Командиры были отделены и на прогулку выводились также отдельно.

Кормили в лагере несколько лучше чем в хайларской тюрьме, но все равно неважно. Бывшие военнопленные описывали питание в «Хогоине» так:

«…Кормили нас очень плохо, примерно в сутки хлеба давали грамм 250 или 300 и три стакана чаю, вот наша была пища».

«…Кормили очень плохо, утром дадут кусок хлеба и кружку чая, в обед граммов 250 хлеба и четверть литра супа, в котором попадет только картошка величиной с голубиное яйцо и капусты ложка; еще спрашивают – хорошо?» (Ефим Кустов).

«…Кормили плохо: утром один стакан чаю в обед суп очень плохой, вечером суп постный тоже плохой». (Тимофей Вертлюгов).

«…Кормили плохо: супу давали как малому ребенку, хлеба тоже мало, чай без сахара, так что переживали очень». (Егор Валов).

«…Нам давали мяса один килограмм на 90 человек, хлеба грамм 300[63] серого, капуста да вода, а их солдаты кидаются до этого несчастного супа, как волк до махана». (Николай Шатов).



Рацион военнопленных, состоявший из хлеба и чая, иллюстрируется фотографиями, предположительно сделанным во дворе лагеря «Хогоин» 14 июля 1939 года. Интересно отметить, что на столе перед пленным с забинтованной рукой, можно различить три онигири. Онигири представляют собой шарики из спрессованного пресного риса; это традиционная крестьянская пища, входившая в рацион солдат Императорской Армии. Никто из пленных в своих объяснительных при описании питания в лагере «Хогоин» об онигири (и вообще о рисе) не упоминает, предположительно они были доставлены с кухни жандармерии для постановочной фотографии.