Военные истории - страница 10

Наступила ночь. Дрожа от холода и нервного озноба, Степан всматривался в ночной угрожающий лес, о чем-то думал. Потом вытащил пистолет из кобуры на поясе Петра, сунул за пазуху, взял Петра на руки, через болотце пошел прямо к южной стороне холма.

Задыхаясь, вскарабкался по крутому склону, раздвинул кустарник, втащил Петра в нору, зажег валявшийся там карманный фонарик, уложил его вдоль дальней стенки, сложил руки на груди, еще раз глянул в лицо, провел ладонью по густым русым волосам, спадавшим на лоб, затянул разрезанную гимнастерку.

Потом словно в забытье сидел, прижав колени к подбородку и охватив их руками, смотрел в темноту за пещерой. Глянул на часы. Полночь. В это время вчера они с Петром говорили о войне. Война пришла; и ушла дальше, на Восток. Там сейчас идет война!

– Прощай, Петя, друг! – он стал на колени, прижался лицом к груди Петра, – спасибо за добрый совет. Я теперь снова Степан Дронов. Оставлю тебя, иду на Восток, к своим. А потом вернусь, как обещал, навещу твою могилку. Лопаты нет, копать нечем. Прости, Петя, вот и пригодилась твоя пещера! Здесь тебя никто не найдет. прощай!

Он вылез из пещеры, долго сидел на камне у входа, в полузабытье. Потом очнулся, еще раз глянул на Петра, насобирал камней, заложил вход в пещеру, тесаком накопал глины, толстым слоем залепил все щели между камнями, сверху присыпал песком, сучьями, листьями. Вход в пещеру исчез бесследно. Он взобрался на вершину холма, в двух метрах под собой чувствуя пещеру и Петра, который смотрит вверх закрытыми глазами. От деревьев на вершине холма и вдоль обрыва остались лишь обрубки, белевшие по всему холму как странный карликовый лес.

Степан поднял срубленную снарядом толстую ветку, отрубил два черенка, тесаком выкопал ямку над пещерой, возле низкого поросшего мохом пня, закопал один черенок, утрамбовал глину, срезал тонкую полоску коры с другого черенка, укрепил его поперек первого, крестом, накрепко привязал корой. Еще несколько минут сидел на вспаханной земле, держа руку на кресте. Вдруг вспомнил дом Алексея Сазонова, икону, скрытую в углу, на которую старик молился, осеняя себя крестом. Ему захотелось тоже что-то сказать этому кресту и человеку под ним, но он не умел креститься и не знал никаких молитв. Он сжал рукой крест посредине, сказал тихо: – Прости Петр, что из-за меня Погиб! Я ж не знал ничего! Зачем было ехать сюда, следить? Я не бежал за границу! И зла никому не делал! Что вы за люди, в твоем НКВД?

– Ты простил мне пулю, я простил тебе штык и отца! Мы квиты. Ты настоящий парень, Петр, смерти не боялся и здорово резанул их из пулемета, но не уберег себя! За это я еще сочтусь с ними! Пока шесть, будет больше! Земля тебе пухом! – он медленно поднялся, не оглядываясь, шагнул к обрыву, пересек болото, осторожно ступая по кочкам, чувствуя, как дышит предательский ил. Один неосторожный шаг, оступишься, и затянет, похоронит ил навсегда.

Он вышел в лес, оглянулся на холм и дорогу, на которой снова показались огни фар. Свернул вглубь леса, в котором знал каждую тропинку, пошел к заставе, Джек бежал впереди, часто оглядывался, словно просил ускорить шаг – он спешил домой.

РИО-РИТА-МАРГАРИТА

Это было очень давно… так давно…как будто было в другой жизни.

Отец умер скоропостижно. Молодой мужчина пришел с работы, лег и уснул навсегда. Рита помнит, в то утро она проснулась в тетиной комнате, на диване, а не в своей кроватке. Она хотела бы побежать к себе, но тетя не пустила ее. Она слышала за дверью чьи-то голоса, а когда тетя выходила в коридор, мельком видела чужих людей. Она не понимала, почему ее не пускают к себе, не приходит ее папочка, не берет ее на руки и не подбрасывает вверх, при этом напевая: « Рио-Рита-Маргарита!». На следующий день пришла мама в черном платке на голове, взяла ее на руки и сказала: « Пойдем, простишься с папой, ты его больше не увидишь» . Она отнесла ее в комнату, где на столе стоял гроб, а там лежал папа. С Ритой случилась истерика. Люди в комнате зашикали на маму, и она передала ее тете, которая потом долго успокаивала Риту, говоря, что он всегда будет рядом с ней, просто там, на небе. Ей было пять лет.