– С древнейших времен, – объяснил Поквас, – существовала легенда, что эти деревья были криптами, каждое из которых поглотило мертвецов из-под земли. А несколько лет назад, когда стало казаться, что граница отступит в глубь Косми, мы с Галианом срубили вот это самое дерево. Три дня трудились по очереди.
Акхеймион дружелюбно осклабился:
– Понятно.
Поквас в ответ весело подмигнул:
– Смотри, что мы нашли.
Взгляд Акхеймиона почти сразу упал на предмет, выступающий из вершины оставленного топором шершавого конуса. Сначала ему показалось, что это какое-то резное изделие – выдумка больного воображения некоего скальпера, – но в следующий момент он понял, что это не так. Череп. Человеческий череп, заключенный в самой сердцевине древесного ствола. Видны только часть глазницы, скула и несколько зубов – от коренных до клыков, но череп несомненно принадлежал человеку.
Старый чародей вздрогнул, когда ему послышался шепот: «Сердце великого дерева не горит…»
Воспоминания иной эпохи, иного испытания.
– Кто-нибудь, – говорил в это время Поквас, – обязательно сообщит тебе, что голые – хозяева Косми.
– А ты как считаешь?
– Что они тут такие же временные жители, как и мы. – Он нахмурился и улыбнулся, словно уличил самого себя, мол – повелся на местное поверье. – Эта земля принадлежит мертвым.
Полоса чистого неба быстро потемнела. После невеселой трапезы отряд расположился на трех платформах у ствола павшего гиганта, наслаждаясь ложным чувством безопасности, хотя и бранясь из-за острых сучьев, которые впивались им в спины и бока.
Нелегкая выдалась ночь. Обступившая тьма, куда ни глянь, была непроницаема, как в Кил-Ауджасе. А угроза нападения Ущербов держала всех «на иголках», как выразился бы Сарл. Но страшиться следовало, как вскоре решил Акхеймион, самих деревьев.
В колдовских скрижалях – по крайней мере, по тем отрывкам, с которыми Акхеймион был знаком, – могучие деревья считались живыми существами, поскольку являлись проводниками силы. Сто лет требовалось им, значилось там, чтобы пробудиться. Еще сто – чтобы зажглась искра сознания, чтобы занялось пламя, неспешное и зачастую обидчивое. Старые колдуньи верили, что деревья завидуют быстрым. Ненависть возникает в них от непреходящей растерянности. И когда они впиваются корнями в пропитанную кровью землю, их неповоротливые, скрипучие души принимают в себя души умерших. И спустя тысячу лет, даже после бесчисленных казней на кострах, последователи Тысячи Храмов оказались неспособны искоренить древнюю практику погребения в дереве. В частности, среди айнонийцев матери из знатных семей предпочитали хоронить, а не сжигать умерших детей, чтобы проросли они над могилой сикамором с золотистыми листьями, чтобы появилось место, где можно присесть рядом с ушедшим ребенком…
Или, как утверждали жрецы шрайи, рядом с дьявольским подобием его.
Акхеймион, со своей стороны, не знал, чему верить. Он знал только, что Космь – не просто лес и окружающие деревья – не просто деревья.
Крипты, как назвал их Поквас.
Тысячи звуков пронизывали ночь. Вздохи и резкие скрипы. Бесконечные трески и стоны бесчисленных сучьев. Жужжание и писк ночных насекомых. Вечные звуки. Чем дольше Акхеймион лежал без сна, тем больше они становились похожи на разговор, обмен вестями, важными и зловещими одновременно. «Слушайте, – словно бормотали они, – и будьте начеку… Люди топчут наши корни… Люди с острыми топорами».
