– Какая изумительная вещица, – покачал головой ведун. – Немудрено, что я принял ее за свою.
– Правда? – Лицо Альвы расползлось в такой широкой улыбке, что она стала походить на розового лягушонка.
Женщина несколько раз натужно кашлянула, вскинула руку, почесала шерсть над бровями, еле заметно качнула головой.
– Нет, это для папы! – бесхитростно возмутилась девочка, поняв мамины намеки. – Самсайока, если ты хочешь, я тебе тоже вырежу…
– Конечно, хочу, – согласился ведун. – Папа-то ваш где?
– Снаружи, со всеми. С охоты вернулся, а тут битва, – ответила женщина, еще раз отерев шерстку на лице.
Олег покосился на Альву, хмыкнул. Трудно было поверить, что эта милая щекастая малышка, когда повзрослеет, тоже покроется шерстью.
– Хозяйка, дозволь мешок свой на время у тебя оставить? – спросил Олег. И не удержался от присказки: – А то так кушать хочется, что переночевать негде.
– Да, злобный Самсайока, вот, у постели клади. Завсегда под приглядом будет, – засуетилась женщина.
– Хозяин возражать не станет?
– Да только рад будет! Ты же дочь нашу старшую от смерти спас, злобный Самсайока! То есть… – спохватилась она и поправилась: – То есть добрый Самсайока! Или… Не добрый? – окончательно сбилась женщина.
– Пусть будет «темный», – предложил ведун, не желая называть настоящего имени. Зачем лишний раз подсказывать богам, где он прячется? Вдруг они слушают?
– У нашего очага завсегда для тебя место найдется, темный Самсайока! Покуда живы будем, всегда приветим с радостью. И детям нашим о том накажем…
– Это радует… – Олег отнес мешок в указанное место. – Припасы у меня, кстати, есть. Просто приготовить не на чем.
– Зачем тебе готовить, темный Самсайока? Охотники рода для тебя жертву готовят, мясо пекут. Победу над светлыми воинами праздновать хотят. Шаман вызывать тебя станет, благодарить и угощать, хвалить и одаривать.
– Этого мне только не хватает… – поморщился Середин. – Как бы он взаправду демонов нижнего мира не вызвал. Где все это действо готовится?
– Знамо где, у шамана в яранге.
– Женщин туда пускают?
– Пусть попробуют не пустить! – презрительно хмыкнула хозяйка.
– Тогда возьми два пучка хвороста, ветки выбирай короткие и помельче, и ступай туда. Как только шаман соберется меня вызвать, брось пучок в огонь. Так, чтобы, когда полыхнет, света получилось поболее.
– Коли ты так желаешь, темный Самсайока, исполню в точности, – пообещала женщина.
– Тогда иди. А ты, Альва-искусница, встань между мною и костром.
– Зачем? – спросила девочка, но просьбу исполнила.
Ведун подмигнул малышке, присел и растворился в ее тени…
* * *
Яранга шамана была заметно больше всех остальных на зимовье. В ней, в отличие от прочих, не было внутренней, теплой загородки. Старый Пурлахтын не чувствовал холода. Белоглазый и облезлый, почти без волос, морщинистый, с лицом, усыпанным большими темными и белыми пятнами, с тонкими ручками и ножками, торчащими из вытертой одежды, он сам походил на одного из духов, с которыми общался. Жена его давно померла, дети выросли, разошлись по своим семьям, и потому жаловаться на неустроенность закопченного жилища было некому. Шаман спал, сидя на выстеленном шкурами полу и поджав под себя ноги, ел вместе с духами приносимые им жертвы, а когда не было подношений – жевал снег и уходил в верхний мир, угощаясь на пирах, что устраивал для духов Нумиторум, великий бог, покровитель живых и мертвых.
