Откинув железный лючок на окошке, атаман выглянул. «Панч» стоял возле ржавого автобуса с гнилым плетеным настилом вместо крыши. Спущенные колеса на треть ушли в ил, сзади по углам кузова были вертикально приварены две железные бочки без крышек.
Волны тревожного багрового света накатывали со всех сторон, угасая и разгораясь – фигура стоящего возле кабины Дерюжки то погружалась в полутьму, то ярко озарялась, по иловой корке от нее протягивались в разные стороны сразу несколько теней. Макота выставил голову в окошко. Захар отвинчивал что-то в капоте, Стопор, стоя на подножке, подавал инструменты. Атаман выставил в окошко руку и постучал кулаком по гибкой броне, закрывавшей машину почти целиком. С этим все прошло на удивление гладко – броня легко крепилась и к железу и к дереву, повторяя контуры и «покатости», как выразился Дерюга, и почти не морщилась. А еще у нее обнаружилось полезное свойство стягиваться, словно у подсохшей шкуры ползуна – после того, как они закончили, гибкий металл так плотно облепил «Панч», что стал почти незаметен.
Захар несколько раз спрашивал, что еще атаман с Дерюгой притащили из разлома. Пришлось сказать про световую пилу, хотя о доспехе теперь, после смерти Малика, не знала ни одна живая душа, кроме самого атамана, и раскрывать эту тайну он пока что не собирался.
Макота вернулся к зеркалу и положил ладонь на плоский кругляш, едва выступающий из жилета под левой мышкой. Он уже определил, что кругляш можно поворачивать в три положения. Сейчас доспех был отключен, но если покрутить эту штуку вот так…
Раздался тихий щелчок, и доспех едва заметно мигнул. Макота ткнул пальцем себе в грудь, в бицепс, в брюхо… Каждый раз возникало тусклое световое пятно, быстро гаснущее. Он ударил кулаком – свет плеснулся ярче. И все равно сквозь рубаху его не видно будет, решил атаман. Но вот ежели пуля туда… А если ракета?
Отразит доспех выстрел ракетомета? Ведь не только у бандитов они есть. Ну, то есть такого, как на «Панче», больше нет ни у кого, но небольшими, ручными, владеют небоходы. Да и омеговцы, по словам покойного Малика.
Возникла шальная мысль: что если выйти наружу, встать перед «Панчем» и приказать Захару в себя пальнуть? Нет, опасно и ракеты жалко, да и не хотел он показывать бандитам этот доспех. Никто о нем теперь не знает – пусть так и остается.
Атаман повернул кругляш во второе положение. И сощурился, когда в полутьме салона фигура его очертилась едва заметным зеленоватым свечением – вся, за исключением головы.
– Это оно теперь сильнее стало, что ли? – пробормотал он и опять стукнул себя кулаком в грудь. На этот раз вспышка была ярче, а светящийся силуэт в зеркале на миг подернулся рябью. Макота постучал костяшками пальцев по лбу – нет, башку доспех не защищал.
Он повернул кругляш в крайнее положение.
Силуэт в зеркале озарился бледным зеленым светом. Кокон сияния расширился, теперь он отстоял от поверхности тела примерно на длину указательного пальца, да к тому же накрыл всю фигуру, включая голову.
Макота снова попытался постучать себя по лбу и после нескольких попыток определил: если рука движется медленно, то не испытывает сопротивления, вернее, оно есть, но слабое – будто сунул кисть в густое машинное масло. То есть вроде вязнет в чем-то, но прикоснуться к себе он может. Но вот если двигать рукой быстро – сопротивление сразу усиливается. А когда он попытался с размаху хлопнуть себя ладонью по лбу, то будто по слегка подтаявшему воску ударил: сначала световой кокон немного под рукой подался, но к голове атамана ее не подпустил. Зато обратно движение шло легко, кокон не пытался удержать ладонь внутри себя.
