Воинский дискурс: три источника, три составные части - страница 11

Примечательно, что в трактате Никифора Фоки нет как вообще никаких упоминаний о кантаторах, так и о необходимости для стратига и архонтов умения говорить с войсками. Все внимание автора сосредоточено на молитве, которую в этот период можно рассматривать как жанр воинского дискурса.

О переменах, произошедших в сознании византийцев под влиянием религиозного пафоса общественной речи, говорит тот факт, что еще в «Стратегиконе» Псевдо-Маврикия возгласы «Господи, помилуй!» и «С нами Бог!» положено было произносить только при выходе из лагеря. Также выражалось сомнение в целесообразности употребления в бою крика «С нами Бог!» в пользу соблюдения тишины и порядка в строю, чтобы излишне не возбуждать людей и лошадей и обеспечить внимание к подаваемым командам. Только воинам задних шеренг необходимо было перед самым столкновением с врагами испускать устрашающий «рев». Во второй половине X века уже настолько полагались на слово Божие, что всякие суетные человеческие мудрования были отставлены, по крайней мере, военная риторика, которая находила еще широкое применение на полях сражений, в частности, самим Никифором Фокой, перестала регламентироваться военными трактатами.

Правление воинственных императоров Македонской династии, известного под названием «византийской реконкисты», основательно истощило людские ресурсы и привело в расстройство финансы Византии. Менее чем через полвека после царствования Василия II Болгаробойцы, «мечом раздвинувшего пределы» империи почти на треть, реалии возобладали над идеологией. «Справедливость – оружие войны»[21], – полагал Кекавмен, та самая справедливость, которая двигала в бой византийские полки почти полтысячелетия тому назад. В «Советах и рассказах Кекавмена» (XI в.), который только отчасти можно считать военным трактатом, вера и благочестие стратига уже не рассматриваются как залог победы над внешними врагами, но как средство сохранить ясность мысли, осторожность и умеренность в личной и общественной жизни, чтобы не навлечь на себя гнев переменчивых василевсов и особенно столичной и провинциальной бюрократии, недоброжелателей и завистников.

Кекавмен в своей трактовке значения и содержания речевой деятельности полководца фактически возвращается к установлениям «Стратегикона» Псевдо-Маврикия, по крайней мере, в части, касающейся умения слушать: «Беседуй со всеми и выслушивай речь каждого. И если говорящий тебе верное и умное слово – простой человек, не отсылай его. Может быть, бог хочет его прославить и вдохновил на мудрое слово. Не пренебрегай им из-за его низкого положения» [17, с. 141]. Современный американский устав FM 22-100 «Армейское руководство» (1999) также не столько акцентирует внимание начальника на умении говорить, сколько на необходимости выработки у себя навыка активного слушания в общении с подчиненными.

Воинский дух византийцев угасал. Красноречие теперь рассматривалось уже не как средство двинуть войска в битву, но как средство достижения успеха в жизни и службе, как показатель общего развития государственного деятеля: «Ведь я хотел бы, чтобы ты был таким, что все удивлялись тебе – и твоему мужеству, и твоей рассудительности, и знаниям, и красоте твоей речи», – пишет Кекавмен [17, с. 155]. Да и сам авторитет должности стратига значительно потускнел; свои прежние военные и гражданские полномочия полновластного хозяина фемы он теперь делил соответственно с катепанами (дуками) и судьями (преторами). В условиях тотальной коррупции, распространения наушничества, доносительства, обуздывать себя, чтобы не сболтнуть лишнего, предлагалось и в частной, и в общественной жизни: «Не старайся быть общительным, ибо не можешь оказаться и стратигом и мимом» [17, с. 157]. Эта рекомендация полезна для современных военачальников – умение говорить с войсками не должно использоваться для завоевания дешевой популярности в солдатской массе.