Вокруг меня, или 100 писем, извлеченных из Фейсбука - страница 2



Над всей этой глупостью.


Эх, Андрюша, нам ли быть в печали?


Рейтинг, господа, рейтинг.

12. Я люблю Москву

(грустная заметка)

Я люблю (любил?) Москву: названия ее улиц и районов звучат, как песня, льются, как река; бесшабашный характер ея давно вошел в привычку, а бешеные просторы поражают воображение.

Однако последнее мое пребывание, несмотря на радостный повод (1 мая сего года в Доме Высоцкого показывали спектакль, созданный по моей пьесе), поселило в сердце какую-то неясную тревогу.

Я попытался выразить ее в стихотворных строчках после того, как оказался на Патриарших прудах.

На Патриарших прудах,
там,
где сидели Берлиоз и Бездомный,
бродит странный
народ,
большей частью
бездомный,
но не в смысле том,
что лишенный
крыши над головой,
а, скорее, лишенный
отечества,
не чувствующий
страны под собой,
потерявший почву,
а, стало быть, и опору,
давно позабывший
про ту прекрасную пору,
когда слова
не расходились со смыслом,
благоухали, как роза,
обретали значенье и плоть.
Катится солнце
по небу,
как голова Берлиоза,
и тоску, чье лезвие не притупилось,
видимо, не перебороть.

«Тревожное ощущение? – переспросила меня моя московская приятельница – лингвист, умница, переводчик, изумительный знаток французской поэзии, – а ты видел когда-нибудь, чтобы под трехдневным ливнем по колено в воде киргизы пытались бы стричь траву газонокосилкой и чесать затылок вдесятером оттого, что машинка-то вдруг почему-то заглохла?»

Я почесал в затылке, а она продолжила: «Думаю, что лет через пятьдесят здесь вообще европейцев не останется. Кто сумеет – уедет на Запад, а остальные сопьются и помрут. Придут новые гунны. Пойми, я это говорю безо всякого расизма. Просто констатация факт. Переселение народов, так сказать…» Она замолчала и пожала плечами: «Не понимаю, почему всем дома не сидится. Здесь же они, как рабы, лучше бы свой сад обустраивали. Впрочем, это всех касается…»

Может, у моей собеседницы было в этот день плохое настроение? Кто знает…

13. Хата хама

1 мая 2013 г. В Доме (центре) Высоцкого дают спектакль «Рика и тени» по пьесе Марка Котлярского. Начало спектакля в 19.00.

Сам Дом Высоцкого находится недалеко от Театра на Таганке; если стоять к нему лицом, то с левой стороны есть небольшая улочка, которая выводит в так называемый Нижний Таганский тупик.


Хочу сказать сразу: алаверды Никите Высоцкому, который создал удивительный «очаг культуры», не просто музей с застывшими экспонатами, а живое, напоенное искусством пространство.


Но я не об этом.


Москва – город, как известно, огромный, расстояния там – космические, пробки, метро с пересадками, не так-то просто успеть вовремя к назначенному часу.

Позвонило несколько человек, купившие билеты заранее, просят режиссера чуточку обождать, не начинать без них.

Режиссер – человек изысканный и корректный – подходит к администратору (некоей Марине Ивановой) и вежливо (я подчеркиваю: вежливо!) сообщает ей, что начнет спектакль позже минут на пятнадцать (спектакль одноактный, идет час двадцать минут, деньги за аренду зала внесены еще месяц назад).

– Мы начнем спектакль ровно в семь! – металлическим голосом отвечает администратор.

– Простите, пожалуйста, – режиссер по-прежнему вежлив, – люди попали в пробку, они на подъезде, они купили билеты, я прошу не давать пока третьего звонка.

– Вы вообще кто такой? – спрашивает администратор. – Я не собираюсь нарушать наши правила.

– Вообще-то я – режиссер спектакля… – растерявшись, отвечает режиссер.