«Вокруг света» и другие истории - страница 10

. Использование в газете так называемых штампов считалось проявлением дурного вкуса, я старался их избегать, однако текучка неумолимо подсказывала привычные словесные обороты для описания привычных сюжетов.

Сейчас-то я понимаю, что штампы играют и позитивную роль – служат метками стабильности бытия. Скользя взглядом по знакомым словосочетаниям, читатель убеждается, что общественно-политическая система функционирует без помех. Как только в 90-е годы она сломалась, журналисты отправили прежний словесный инвентарь в утиль и принялись усердно накапливать лексикон новой эпохи, щедро обогащая его англицизмами. Так появились оптимизация, креативный менеджер, пиарить, вызовы времени, пиратский контент, коррупционная составляющая, харизма, гламур, дресс-код, высшие эшелоны власти, утрата идентичности, правящая элита, шопинг, секс-символ, рубить бабло, в тренде, в формате, в шоке, в шоколаде…

Время от времени слышатся призывы ревнителей чистоты русского языка чуть ли не к государственному противодействию иноязычным заимствованиям, вытесняющим из употребления русские эквиваленты. Подобные проекты возникали у нас на протяжении двух последних веков. Создавались комиссии и комитеты, разыгрывались баталии на страницах журналов и газет, изобретались «исконно русские» слова, из которых лишь немногие прижились. Писатель Николай Лесков вводил в свои тексты выразительные новообразования: гувернянька, мелкоскоп, клеветон, студинг, нимфозория, но то были всего лишь остроумные художественно-лингвистические эксперименты.

Стихия языка распоряжается чужими словами без подсказок: либо отталкивает их, либо перенимает, либо – что чаще всего – перемалывает на русский лад, подчиняет действующим правилам грамматики и произношения, прививает новые значения и смыслы, и чужаки естественным образом встраиваются в родную речь. Образованная группа общества, которая считается распространительницей прогрессивных идей и носителем общественной совести, издавна называется у нас интеллигенцией – словом с латинским корнем, но мы гордимся тем, что оно ушло обратно на Запад как слово русское. Так что посмотрим лет этак через двадцать-тридцать, что станет с сегодняшним «новоязом».

Мои производственные корреспонденции и репортажи приобрели новые краски, когда на заводе и на других предприятиях города появились рабочие и целые бригады, которые боролись за звание ударников и бригад коммунистического труда. Пристрастный и просто объективный взгляд обнаружит в самом термине «движение за коммунистический труд» несомненную натяжку. Коммунистический труд, как понимал его Ленин, есть «труд, даваемый без расчёта на вознаграждение, без условия о вознаграждении, труд по привычке трудиться на общую пользу и по сознательному (перешедшему в привычку) отношению к необходимости труда на общую пользу, труд как потребность здорового организма». Отношения советского рабочего с социалистическим предприятием строились по-иному. Но на это несоответствие закрывали глаза, потому что смысл движения состоял вовсе не в насаждении добровольного труда, а в повышении его производительности и массовом воспитании разведчиков будущего — людей, которые добросовестно и творчески работают, заботятся об общественном благе, соблюдают нормы советской морали, повышают идейный, образовательный и культурный уровень.

Обязательства рабочих часто сводились к элементарным вещам. Кроме производственных показателей записывали такие пункты: не допускать нарушений трудовой дисциплины, освоить смежную профессию, учиться в вечерней школе, заниматься спортом, вести себя достойно в семье, с соседями. Никого не смущали подобные простые задачи. Ведь рабочие развивались, росли профессионально и культурно. Иначе говоря, боролись с инерцией привычного. Я думаю, что они с полным правом могут называться шестидесятниками