Иногда Рон ловил на лице Жозефины, глядящей в собственный телефон, такую же улыбку, и тогда в груди разливалось незнакомое тепло. Он улыбался в ответ, уверенный в том, что Жозефина видит его, и долго пытался разглядеть на любимом лице те неуловимые детали, которые не могла передать камера — слегка порозовевшие щёки, свет в глазах, особые оттенки улыбки, которые могли предназначаться только ему.
Теперь уже Жозефина не казалась ему обычной, как в самую первую встречу. Рон много раз искал в других лицах отдельные её чёрточки — тонкие крылья носа, губы с уголками, чуть загнутыми вниз — и каждый раз видел, что всё это не то. Скорее уж все остальные были обыкновенными серыми тенями, но только не эта девушка, случайно попавшая к нему в руки и застрявшая в его объятьях навсегда.
Сложно судить о том, как меняется человек, когда он постоянно находится рядом, и всё же сейчас, глядя на Жозефину, Рон с удивлением понимал, что та выросла. Вряд ли девушка могла стать выше ростом, чем была в двадцать два — нет, Жозефине явно не грозило догнать в росте Батлера, да и просто превысить средние показатели — и всё же что-то поменялось в ней. Это что-то уже не позволяло Батлеру называть её девочкой или просто шептать в приступе нежности её короткое имя, до сих пор, как он знал, дозволенное только сестре — Жози.
Жозефина стала взрослее и решительнее. Она больше не впадала в меланхолию при первых признаках проблем и вообще на многое не обращала внимания. Рон не знал, нравится ли ему эта перемена. В Жозефине оставалось всё меньше той трогательной слабости, которая пробуждала в Батлере желание укутать её одеялом и загородить собой от всего мира. Жозефина всё ещё был чувственной, но совсем не в том смысле, что раньше — теперь в её чувственности было больше откровенного желания, а взгляд явственно говорил о том, что Жозефина всё для себя решила и знает, чего хочет. Решать за неё в самом деле становилось всё труднее, потому что порой она просто сообщала о своих планах как о состоявшемся факте — раньше, чем Батлер успевал получить информацию от секретарей.
Рон знал, что эта её стремительность пугает не только его, но и противников, и только этим и мог себя успокоить. В делах она становилась по настоящему бесценным союзником, но видеть рядом с собой в постели другого хищника… Рон не был уверен, что в самом деле хочет этого. Пока ещё её хватка проявлялась от случая к случаю, она будто натягивала вожжи на работе — и выпускала их, оказавшись рядом с Роном; но всё чаще Рона посещало ощущение, что не он управляет ситуацией — Жозефина позволяет ему собой управлять.
Она становилась сильнее и физически — как и подозревал Рон, одной самообороной дело не ограничилось, и вскоре Жозефина снова занялась своей коллекцией — на стене в кабинете висело уже пять револьверов разных эпох, только теперь все они были в рабочем состоянии, и Жозефина в самом деле практиковалась в стрельбе три раза в неделю.
Как-то она попыталась заговорить о других занятиях спортом — в начале марта Жозефина абсолютно внезапно для Рона заявила, что хочет набрать мышечную массу. К счастью, одного взгляда оказалось достаточно, чтобы та поняла всю неуместность этой идеи. Однако успокоилась Жозефина не сразу. Еще дважды она так или иначе подходила к Рону с вопросом о том, не сможет ли тот посоветовать ей хорошего тренера — Рон не сомневался, что в этой мнимой доверчивости куда больше желания польстить, чем социальной беспомощности — и не хочет ли Рон походить в тренажёрный зал вместе с ней. Последний вариант ещё мог бы быть интересен, но никак не проходил в силу занятости обоих. К тому же, Рон абсолютно не хотел видеть у себя в постели гору мускулов, о чём и сказал напрямую.
