Выпили. Помотали головами. Доглодали куру и заказали вторую. Мертвый Подпоручик, подумав, устроил физиономию в блюде с костями, поерзал и захрапел. Из него снова стали расти георгины.
– Вот это тоже по-нашему, – сказал Савва Иваныч. – Отключился, сопит – и хоть ты пять атомных бомб швыряй. Да, Гай, дом-то твой исчез…
– Как это?
– А вот так это. Нету. Одна Белая Мышь уцелела.
– А Данута?
– Это которая?
– Была такая девушка, – сказал Гай. – Она меня подобрала на окраине, когда разбился вертолет. Я у нее две недели жил.
– Пожил, и довольно, – веско сказал Савва Иваныч. – Не возвращайтесь к былым возлюбленным… А на верблюде, на златом блюде, сидели бляди… А что до тоски с печалью, то это поэтическая ерунда. Мы по природе своей способны отдавать себя одной-единственной женщине, Гай, это в нас прямо-таки в генах закодировано… Просто Ромео с Джульеттой очень вовремя умерли. Черт их знает, что у них там получилось бы через год-два счастливого брака. Скорее всего, ничего хорошего – пеленки, детки, с газеткой перед телевизором, подгоревшие котлеты, измены по мелочам, развод… Ерунда все это, Гай. Прежде Евы была Лилит, Пирам и Тисба опять-таки успели умереть вовремя. А Наташа Ростова, между нами говоря, – клуша клушей…
– Иди ты, – сказал Гай. – Ты же сам вечно ноешь, что хорошо бы кто-нибудь тебя полюбил. Нелогично, Савва…
– Это я от плохого настроения, – признался Савва. – Счастливая любовь расхолаживает, Гай. Неудачная – возвышает. Ты человек творческий, сам должен знать. Так что мотай к Алене со спокойной совестью. А пока давай выпьем.
Мертвый Подпоручик неожиданно проснулся и с полуслова продолжал спор, начатый, очевидно, еще во сне с кем-то приснившимся. Суть заключалась в том, что стреляться глупо, потому что все равно помрешь. Закончив монолог, он огляделся в ожидании аплодисментов, но таковых не прозвучало, и он, не обидевшись, сговорчиво рухнул назад, в тарелку.
Выпили уже вдвоем – незнакомец, оказалось, успел к тому времени превратиться в многофигурный антикварный шандал с чертовой дюжиной черных свечей и смирнехонько стоял на стуле.
– Слабак, – плюнул Савва Иваныч. – Ну, посошок, Гай. – Он оглянулся и зловеще прорычал: – Ага, сподобил господь, жидомасоны на горизонте…
Прихватив за горлышко бутылку и нырнув в толпу у стойки, Гай поднялся и пошел к выходу, слегка покачиваясь. За спиной с мерзким дребезгом разлетелось стекло, огромное, судя по звуку, – ну да, там допрежь висело какое-то зеркало… Орали дурноматом: «Киш мир ин тохас!» – летели стулья, и победно орал Савва Иваныч. Все было как всегда.
Каким образом Гай отыскал квартиру Алены, он и сам не знал. Многому здесь можно было научиться.
Выпито было уже по три чашки кофе, а разговор упорно не клеился. Света они не зажигали, за окнами стемнело, в зените расположилось созвездие Звездного Герба Дау – двадцать голубых, зеленых и красных звезд, словно нарисовавших пунктиром контур распластавшего в полете крылья ушастого филина. Гай вдруг вспомнил, что только здесь увидел впервые в жизни настоящего живого филина, да и то вдребезги пьяного.
Алена полулежала, откинувшись на спинку дивана, короткий слабо светящийся халатик не закрывал круглые колени, сигаретка дымилась в опущенной руке, а Гай все еще не знал, с какой стороны подступиться.
– Ты знаешь, а Белая Мышь в нашем лифте поселилась, – сказала Алена, не оборачиваясь к нему. – Снова факты собирает.
