– А все почему? Недостаточно бдим, мать их… – Хрусталев блаженно улыбнулся очередному подзатыльнику. – А Вукола я все одно пришибу. Деленда эст.
Человек он был от природы добрый, ранимый, а жизнь и долг понимал исключительно прямолинейно – охранять подлежащего его заботам императора, не жалея души и сил, а при необходимости и жизни. Он и охранял. Изобретательно и неустанно, с использованием всех чудес технической мысли. Он терпеть не мог Морлокова, по убеждениям был стойким республиканцем, но тщательно это скрывал, потому что принес присягу на верность императорскому дому…
– Вот, смотри! – Хрусталев ткнул пальцем. – Ты скажешь, что это благонамеренный лесной обыватель? Может быть. Я же обязан подозревать, что это – агент. Эй ты, руки вверх!
На том бережку встал на дыбки заяц и с любопытством взирал на генерала. Хрусталев достал пистолет. Вокруг зайца взлетели мох и песок. Заяц невредимо сидел. Хрусталев звонко защелкнул новую обойму, высадил и ее. Заяц сидел. Потом презрительно прищурил и без того косые глаза, плюнул и, непристойно повиливая задом, направился в кусты.
– Охрана! – взревел Хрусталев.
Охранники понеслись за зайцем, сталкиваясь и шумно проламываясь сквозь бурелом. Лес наполнился уханьем, гоготом, топотом и свистом.
– Вот такая работа, – печально сказал Хрусталев. – Брать отпечатки пальцев у леших и водовозных кляч, шарахаться от теней, разгонять метлой привидения и выть на луну. А тот, кого ты охраняешь, никому не нужен, даже себе самому, и сиди гадай, откуда придет то, что нас сметет, – должно же нас что-то вымести поганой метлой по причине нашей полной никчемности?
Лицо у него набрякло и покраснело, а упрямые серые глаза оставались осмысленными и трезвыми. Иногда Даниил его упорно не понимал – когда он валял ванечку, когда говорил серьезно.
Подошла Женя, присела на корточки, пересчитала пустые бутылки:
– Семь. Ох, генерал, начну я тебя от алкоголизма лечить…
– Вылечи меня лучше от дурных предчувствий, – Хрусталев невозмутимо откручивал проволочку. – Женечка, милая, когда же ты поймешь – если не буду периодически отключаться, я с ума сойду, с ума сбегу… Перейдем на коньяк?
– Я тебе перейду, – грозно пообещала Женя. – Жрите пока что послабее. Даниил, это и к тебе относится – я вас боюсь временами, кажется, будто вы мертвые, психи этакие…
Она ушла возиться с новыми шашлыками. Хрусталев, подмигнув Даниилу, извлек из сапога старый нетабельный револьвер. Вставил один патрон, раскрутил барабан, уткнул дуло в висок и нажал на спуск. Сухо, противно щелкнуло. Хрусталев горстью смахнул со лба пот и сунул наган Даниилу.
Даниил с замиранием сердца повторил его манипуляции. Щелкнуло, словно сломалась кость. Он помотал головой, ощущая во рту поганый привкус медной дверной ручки.
Незаметно подошедшая Женя вырвала у него наган, забросила в речку. Что есть силы ударила по лицу его, потом Хрусталева, ушла в машину и заплакала.
Смущенно переглядываясь, они допили коньяк. Издали доносились топот, вопли и хруст сучьев – охота на длинноухого агента продолжалась. Хрусталев подпер щеку ладонью, сделал жалостливое бабье лицо и заголосил тоненько:
– Мой костер в тумане светит, искры гаснут на лету…
– Ну почему я тебя до сих пор не бросила, алкаш несчастный, – печально поинтересовалась Женя.
– Потому что я тебя люблю, – сказал Хрусталев. – Чисто и нежно. Сам удивляюсь. Слушай, Женька, если я умру – ты умрешь за компанию?
