Чай уже вскипел к тому времени, как закончился рассказ. Михалыч принялся грызть баранки и шумно припивать их чаем.
– А, скажи-ка мне, отчего прежний егерь здесь помер. Стар что ли был? – Не отставала я от него.
Михалыч аж чаем подавился и закашлялся. Посмотрел на меня внимательно и серьезно, и, отдышавшись ответил:
– Да, нет. Не шибко и старый был. Годков шестьдесят почитай и было. А отчего помер, никто не ведает. На работу зимой не вышел. В аккурат, мы в тот день должны были на волчью облаву ехать. А его нет, как нет. Мы пацаненка за ним отправили, а он дверь не открывает. Ну, тогда уж всей гурьбой нагрянули. А он уж холодный, и лицо такое страшное было, не приведи, Господи. – При этом воспоминание его аж передернуло всего. – Потом уж, врачи сказали, что, мол, приступ сердечный у него был. Люди то, сомневаться стали. Не жаловался он никогда на сердце то. Да и крепок был, что твой дуб. Но, нас никто и слушать не стал. – И он как-то сразу засобирался. – Ладно, Викторовна, заболтался я с тобой. А у меня дел непочатый край. Егорыч то только через три дня обещался. А, хозяйство без присмотра брошено. – Стал сокрушаться он, уж больно поспешно покидая мой дом.
Я только хмыкнула. Что-то темнит дед. Да, ладно. Со временем сама во всем разберусь. У меня и у самой работы было выше крыши. Михалыч вскочив в седло, махнул мне на прощанье, и скрылся за деревьями, как сбежал. Было над чем поразмышлять.
Окинув взглядом не докошенную поляну, я принялась за работу.
До самого заката я махала литовкой. Потом пошла в сараюшку, убрала инструмент, тщательно протерев лезвие пучком травы, а потом сухой ветошью. Нашла старое корыто и засыпала в него немного овса. Умница Матильда уже стояла рядом с дверями и тянула шею, шумно втягивая воздух, принюхиваясь. Подтащив корыто к выходу, я похлопала лошадь по шее.
– На, красавица, поешь. Завтра в село поедем за фуражом для меня. Тебе то вон сколько привезли, а я должна сама о себе позаботиться.
Матильда принялась жевать овес, похрумкивая и кося на меня своими умными глазами, внутри которых играли золотые искры. В бане еще со вчерашнего вечера вода не остыла. Обмывшись наскоро теплой водой, пошла в дом. Заварила свежего чая и уселась на крыльце, любуясь закатом. Электрик сегодня не пришел. Надо будет завтра в деревне его поискать. Романтика при керосиновой лампе, конечно, дело хорошее, но и техническим прогрессом пренебрегать не стоило.
Дождавшись, когда на небе зажгутся первые звезды я вошла в дом. Лошадь стреноживать не стала. Была, почему-то, уверена, что она от меня никуда не убежит. Вскоре я уже лежала в кровати, прислушиваясь к тишине. Сверчок опять подал голос. Под его успокаивающее потренькиванье я и уснула.
Я оказалась посредине темного леса. Языки тумана выползали из-под корневищ старых деревьев, затягивая все низинные места и впадины. Вдруг, я увидела, как по лесу, в белом платье бежит девушка. Растрепанная коса билась по ее плечам, цепляясь за сучья. Ее отчаянье и страх окутывал ее плотным покрывалом, передались мне. Как-будто, моя душа соединилась с ней в ее теле. Вдруг она остановилась, прислушиваясь к чему-то. Повернулась и посмотрела, казалось, мне прямо в глаза. Лунный свет заливал всю ее стройную фигуру так, что можно было рассмотреть мельчайшие детали ее богатого свадебного наряда. Вдруг, ее губы раскрылись, и до моего слуха донеслось:
