Волга-матушка река. Книга 1. Удар - страница 13

Севастьянов отшутился:

– Я не имел времени вызвать его к себе и расспросить. Пока. – И положил трубку.

Так ничего не узнав, Аким Морев и вошел в комнату Севастьянова.

Тот сидел за портативной машинкой, и по тому, что работал двумя пальцами, было видно – обращаться с машинкой еще не научился. Увидев вошедшего, он приветливо произнес:

– А-а! Сибирячок. – И, несмотря на то, что голова у него острижена наголо, ладошкой вроде убрал со лба непослушные волосы и этим жестом напомнил Акиму Мореву Муратова. – Рановато, – снова заговорил Севастьянов. – Минут десять придется подождать. Там перед тобой два секретаря обкома. Я их предупредил, что Муратов сегодня очень занят… по пяти минут – хватит. Не больше. И ты, пожалуйста, не больше: за пять минут, знаешь, доклад можно сделать.

«Плохое или хорошее меня ждет?» – тревожно подумал Аким Морев и проговорил:

– Сам печатаешь? Машинистки, что ль, нет?

– На некоторые дела машинисток не подберешь, – загадочно ответил Севастьянов и вежливо выпроводил Акима Морева. – Посиди там, в приемной. Как только секретари выйдут от него, иди ты. Только, пожалуйста, пять минут.

«Пять минут? Ну что скажешь за пять минут? Да что это у Севастьянова за мерка – пять минут? И зачем вызвал Муратов? Зачем?» – раздумывал Аким Морев, ожидая своей очереди. Он так разволновался, что не сразу мог разыскать ручку двери, но, переступив порог, увидав веселое, улыбающееся лицо секретаря Центрального Комитета партии, сам невольно улыбнулся.

– Садитесь. Ну, как дела? Иван Иванович как?

– Запомнили? – спросил Аким Морев и, глядя на круглые, висящие на стене часы, подумал: «Уже минута прошла».

– Как не запомнить такого человека! – продолжал Муратов. – Даже рассказал о нем на политбюро. Очень взволновало: шорцы, не имевшие когда-то своей письменности, массами вымиравшие, ныне со всеми народами нашей страны построили социализм. Казалось бы… – говорил Муратов, задумчиво глядя куда-то вдаль, и синяя дымка его глаз еще больше светлела, – казалось бы… как, между прочим, некоторым и кажется… надо бы, после столь тяжкого испытания, как Отечественная война, у тихой речки с удочкой посидеть. Но народ требует деятельности. Он не хочет останавливаться на полпути и настойчиво требует: «Вперед! К коммунизму!» Да, народ, как и мы с вами, не хочет сидеть у тихой речки. – Муратов поднялся, подошел к огромной карте, висящей на стене, и, глядя на нее, продолжал: – Ныне мы строим материальный фундамент коммунизма. Путь к коммунизму не испытан, не изведан… мы впервые прокладываем его… Но победа коммунизма в нашей стране – величайший праздник… А люди-то живут ведь не только праздником – они каждый день едят, одеваются, отдыхают, лечатся, учат детей, учатся сами… И если мы, увлекшись перспективами, забудем о буднях, – народ не похвалит нас: отведет от руководства, просто прогонит. – Муратов неторопливо, вдумчиво говорил о народе, о руководителях, подчеркивая что-то, что пока было еще не ясно Акиму Мореву. Аким внимательно вслушивался в слова секретаря Центрального Комитета партии, но в то же время тревожно посматривал на часы: стрелка показывала, что прошло уже шесть минут. Он заерзал на стуле, с напряжением ожидая, что сейчас Муратов скажет то, ради чего вызвал его, но тот продолжал все так же спокойно:

– Вам, видимо, там неловко: солнце бьет в глаза. Пересаживайтесь поближе ко мне. Вы, кстати, учились, как мне передавали, в горном институте? Я там же учился и в те же годы. Как не встретились? Впрочем, нас было много. А не забыто то, что дал институт?