Тихий плавный вечер обнимал округу.
В сиреневом остановившемся воздухе, в лёгком тумане на кораблях разгорались сторожевые огни. Вахтенные строго и исправно били склянки: каждые тридцать минут вахтенный матрос переворачивал песочные часы, а другой матрос в это мгновенье звонко звякал в корабельный колокол. В тихом воздухе далеко по-над водою расплывался грустный голос колокола, похожий на песню какой-то неведомой, из-за моря привезенной птицы, лишенной родного гнезда.
Хорошо такими вечерами быть вольноотпущенным на берег, уверенным в себе, красивым парнем, впервые ступающим на землю неизвестной беловодской стороны походкой «мирного завоевателя», идущего судьбе своей навстречу…
Я говорю об одном весёлом моряке, о человеке, который скоро станет нам знаком. У него широкая душа: от плеча до плеча – как от Юга до Севера. Многих людей перевстречал я на своём веку, но редко загорался к ним такой любовью, чтобы запомнить их до гробовой доски. А этого друга запомнил так же хорошо, как запомнил ту историю в порту.
3
Что может быть прелестней и загадочней, и романтичней жизни портовых городов! Кто родился в таких городах, кто хоть однажды побывал в них, кто кинул в бухту серебро своих монет, чтобы вернуться, – эти люди легко и охотно подтвердят, что жизнь портовых мест сильно отличается от жизни сухопутной. Судьба и случай время от времени приносят к этим берегам чужие «острова» под парусами, неизведанные «материки» – со всех концов Земли. Всегда здесь неожиданное что-то, новое. Где гости, там и праздник, а в порту – гостей невпроворот.
В тот вечер, о каком пойдёт рассказ, по обыкновению на мостовых мелькали экипажи, доставляя нарядных ездоков по адресам. Кастаньеты с каравеллы шаловливо щелкали на площади, где собирались ротозеи, – посмотреть, послушать… Надрывала струны испанская весёлая гитара, из которой позже, в потасовке где-нибудь у кабака, могут сделать моряку «испанский галстук» – разбить гитару на башке и надеть на шею.
Женский жавороночий смех дрожал где-то во мгле за цветочною клумбой.
Нежный голосочек восклицал:
– By зэтэ донг францэ? Же ву фэр вотр конесанс, месье!
– Чего-чего? – зарокотал вдруг удивлённый бас.
– Вы француз, я говорю. Очень приятно, говорю, с вами познакомиться, господин.
– Дура, – ответил бас и хохотнул. – Я свой до нитки. Я родился тут, за огородами.
– Фу, какой вы, однако…
– А чего ты сразу нос воротишь?
Вдруг пистолетный выстрел бухнул в небо – воробьи и голуби взлетели с крыш. И раздался пьяный грубый хохот моряков, заставивший дрожать и осыпаться листья на деревьях у пивной.
Широкоплечий верзила стоял среди дороги. Пустой экипаж останавливал.
Кони от выстрела взвились в нескольких шагах от моряка. Того и гляди – замолотят копытами. Но стрелок не робкого десятка. Засунув пистолет за пояс, парень цапнул диковатую упряжку за узду, угомонил и подошел к возничему. Тот встретил его грозным окриком:
– Пошто фулиганишь? Разбойник!
Хмельной широкоплечий матрос, куражась, ударил себя в грудь и попросил:
– Абориген, милашка! Покатай мою новую белую шляпу на тройке! Уважь! Я тебе хорошо заплачу! У меня широкая душа: от плеча до плеча – как от Юга до Севера!
У обочины, в руках у смеющихся моряков, на широком расписном подносе лежала белоснежная широкополая шляпа.
Недовольно помолчав, обдумывая просьбу самодура, возничий вздохнул, набивая цену. Эх, тяжела, мол, работенка, а «плотют» за неё только гроши. Он кнутовищем почесал затылок и прищурился.
