Волк среди волков - страница 58

Фрау Пагель снова вглядывается в картину на стене. Женщина у окна смотрит мимо нее. Когда глядишь отсюда, кажется, будто за головою женщины темные тени озаряются светом – и будто к затылку женщины тянется губами мужское лицо. Фрау Пагель часто это подмечала, но сейчас ее это злит.

«Проклятая чувственность! – думает она. – Из-за нее молодые люди портят себе жизнь. Все они на этом срываются».

Ей приходит в голову, что теперь, когда они поженились, картина принадлежит наполовину молодой жене. Неужели так?

«Пусть она только явится ко мне! Пусть только явится! Она уже получила раз пощечину, ну так их у меня в запасе не одна…»

С полуулыбкой фрау Пагель поворачивается к стене, и не проходит минуты, как она уже спит.

– Послушайте вы меня, – говорил директор, доктор Клоцше, репортеру Кастнеру, который как нарочно сегодня, объезжая прусские дома заключения, прибыл в Мейенбургскую каторжную тюрьму. – Послушайте! Не надо придавать значения тому, что они там в городке о нас болтают. Стоит хоть десятку заключенных немного пошуметь, в этом доме из цемента и железа гул стоит такой, как если бы их ревела тысяча.

– Вы тем не менее вызывали по телефону солдат, – констатировал репортер.

– Неслыханная вещь… – приготовился к отпору директор Клоцше и уже хотел обрушиться на прессу, которая позволяет себе шпионить и даже не брезгует подслушивать его телефонные разговоры. Но он вовремя вспомнил, что у Кастнера лежит в кармане рекомендательное письмо от министра юстиции. К тому же, хотя рейхсканцлером у нас пока что Куно, но он, говорят, сидит непрочно, так что СДПГ, чью прессу представляет Кастнер, лучше не задевать.

– Неслыханная вещь, – повторил он, заметно снизив тон, – как в этой клоаке сплетен простое выполнение правил внутреннего распорядка раздувают в целую историю. Когда в тюрьме вот-вот разразится бунт, я обязан из предосторожности поставить об этом в известность полицию и рейхсвер. Через пять минут я мог бы уже отменить тревогу. Понимаете, господин доктор!..

Но этого человека «доктором» не купишь.

– Вы и сами того мнения, что грозил бунт, – говорит он. – А почему?

Директор отчаянно зол… Но разве это поможет?

– Все вышло из-за хлеба, – сказал он медленно. – Одному арестанту не понравился хлеб, и он поднял крик. А когда крик услышали другие, вместе с ним закричали еще человек двадцать…

– Двадцать? – переспросил репортер. – Не десять?

– Да, извольте, хоть сто, – накинулся на него директор, закипая злобой. – Извольте, милостивый государь, хоть тысяча, хоть вся тюрьма!.. Я тут ничего не могу изменить, хлеб нехорош, но мне-то вы что прикажете делать? Вот уж месяц, как снабжение у нас хромает из-за того, что марка все падает. Я не могу купить полноценной муки, что вы мне прикажете делать?

– Давать приличный хлеб. Закатите скандал в министерстве! Берите в долг за счет Управления юстиции, все равно, по уставу люди должны получать достаточное питание.

– Еще бы! – желчно усмехнулся директор. – Я должен рисковать головой и шкурой, чтобы господа правонарушители получали хороший стол. А за стенами тюрьмы неповинный народ пускай голодает, да?

Но на господина Кастнера ирония и горечь не действуют. Он увидел человека в арестантской одежде, натирающего пол в коридоре; неожиданно приветливым голосом он крикнул:

– Эй, вы, слышите вы там! Будьте любезны, как ваша фамилия?