Волк среди волков - страница 81

Нищая это улица, Георгенкирхштрассе. Инкассатор Газового общества, приказчик магазина мод, почтальон, когда завидят девушку, только прибавят шагу. Они не подожмут губы, не скажут наглого слова, не отпустят шутки, не состроят гримасы. Только дальше скорей – и мимо, чтобы слово, мольба, доходящая все же до сердца мольба чужого сердца не совратила на подачку, которой нельзя себе разрешить. Каждого ждет дома та же забота, у каждого сидит на шее злой гном: кто знает, когда моей жене, моей дочке, моей девушке придется так же стоять – первый день в тени под воротами, а вскоре и на светлой улице! Ничего не увидеть и мимо, ничей не доходит шепот до наших ушей. Ты одинока, и я одинок, мы умираем каждый в одиночку, спасайся кто может!

Но вот кто-то все-таки остановился перед Петрой, пожилой господин в котелке, с желтым совиным лицом, с желтыми совиными глазами.

– Что?.. – спросила она наконец вполне отчетливо.

– Скажите, фройляйн! – Он неодобрительно качает головой. – Здесь живут Пагели?

Пагели? Он, значит, ничего такого не хочет, он спрашивает о Пагелях. О Пагелях, о нескольких Пагелях, не меньше как о двоих. Нужно сообразить, кто он такой, чего он хочет, может быть, это важно для Вольфганга…

– Да?.. – Она старается взять себя в руки, господин чего-то хочет от них. Нельзя, он не должен узнать, что она имеет касательство к Вольфгангу, она, девушка, стоящая в воротах.

– Пагели?.. – спрашивает она еще раз, чтобы выиграть время.

– Да, Пагели! Ну вы, я вижу, не знаете! Немножко выпили, а? – Он подмигивает одним глазком, он, как видно, вполне добродушный человек. – Не делайте вы этого, фройляйн, днем не пейте. Вечером – пожалуйста. А днем это нездорово.

– Да, Пагели здесь живут, – говорит она. – Но их нет дома. Оба ушли. (Потому что нельзя, чтобы он поднялся к Туманше, чего он только не наслушается там, это может повредить Вольфгангу!)

– Вот как! Оба ушли? Верно, расписываться, да? Но если так, то они опоздали. Бюро уже закрыто.

Он и это знает! Кто же он такой? Вольфганг всегда говорил, что у него не осталось никого знакомых.

– Когда же они ушли? – спрашивает опять господин.

– С полчаса… Нет, уже с час! – говорит она торопливо. – И они мне сказали, что сегодня больше не придут домой.

(Нельзя, чтобы он поднялся к фрау Туман! Никак нельзя!)

– Так. Они вам это сказали, фройляйн? – спрашивает господин и смотрит недоверчиво. – Вы, значит, дружите с Пагелями?

– Нет! Нет! – возражает она торопливо. – Они знают меня только в лицо. Я всегда тут стою, потому они мне и сказали.

– Так… – повторяет задумчиво господин. – Ну что ж… благодарю вас.

Он медленно проходит воротами в первый двор.

– Ах, пожалуйста! – зовет она слабым голосом, даже делает вслед за ним несколько шагов.

– Чего вам еще? – спрашивает он, оборачивается, но не идет назад. (Он явно хочет зайти на квартиру!)

– Пожалуйста! – молит она. – Там наверху такие гадкие люди! Не верьте ничему, что они вам наговорят на господина Пагеля. Господин Пагель очень хороший, очень порядочный человек – я не имею к нему никакого касательства, я в самом деле знаю его только в лицо…

Человек остановился посреди двора в ярком солнечном свете. Он остро всматривается в Петру, но не может ясно разглядеть ее легкую слабую фигурку, застывшую в полумраке ворот; она стоит, наклонив голову, приоткрыв губы, напряженно проверяя действие своих слов, с мольбой сложив руки на груди.