Лештуковъ (съ кривою усмѣшкою). Безъ отпуска, ни оптомъ, ни въ розницу.
Маргарита Николаевна (быстро оглядѣвшись). Жалуешься?
Лештуковъ (молчитъ). Маргарита Николаевна. Да развѣ я ужъ такая злая?
Лештуковъ (насильственно улыбается). Хоть мучь, да люби!
Лицо Маргариты Николаевны вдругъ все задрожало и поблѣднѣло, глаза затуманились и заискрились, губы сложились въ странную гримасу – и ласковую, и хищную. Она тяжело налегла на руку Лештукова и на мгновеніе прильнула къ нему.
Маргарита Николаевна. Милый вы… милый мой
Лештуковъ. Маргарита!..
Маргарита Николаевна (отшатнулась отъ него; голосомъ совершенно спокойнымъ и съ совершенно спокойнымъ лицомъ). Пожалуйста, пожалуйста… не дѣлайте дикихъ глазъ и воздержитесь отъ декламаціи. Мы на улицѣ, и я ничуть не желаю, чтобы насъ приняли за только-что обвѣнчанныхъ новобрачныхъ.
Со смѣхомъ уходить налѣво.
Джулія, одна, выжимаетъ мокрые костюмы и ворчитъ про себя.
Джyлія. «Миньона». Все картина. Вѣчно о картинѣ. Не понимаю. Такъ любить картину, когда… Да вѣдь вотъ она – я, Миньона его. Мой портретъ вотъ и вся его картина. Чудакъ!
Альберто выходить изъ моря, садится на бортъ лодки, закуриваетъ трубочку и смотритъ на Джуліи, посвистывая съ угрюмымъ видомъ.
Джyлія. Ты долго ѣздилъ сегодня. Много заплатилъ тебѣ синьоръ Андреа?
Альберто. По обыкновенно, двѣ лиры. Откуда y тебя эта роза?
Джyлія. Да онъ же далъ, синьоръ Андреа.
Альберто. Дай-ка мнѣ.
Джyлія. Изволь!
Альберто взявъ розу, понюхалъ, повертѣлъ въ рукахъ и швырнулъ далеко въ море.
Джyлія (вспыхнувъ). Ты я вижу, опять сбѣсился?
Альберто. Эй, Джулія, берегись! У меня глаза есть.
Джyлія. А y меня есть руки, чтобы глаза твои выцарапать. Право, хоть бы знать: откуда ты взялъ власть надо мною? Я тебѣ сказала: что дальше будетъ, посмотримъ, а покуда ты мнѣ ни мужъ, ни женихъ, ни любовникъ, и я дѣлаю, что хочу.
Альберто. Хорошихъ дѣлъ ты хочешь. Ты думаешь, я не вижу, къ чему ты ведешь? Молодая ты дѣвчонка, а завертѣться хочешь. Ну, да ладно, – этому не бывать. Ты къ нему позировать больше не пойдешь.
Джyлія. Вотъ какъ! значить, ты мнѣ запретишь?
Альберто. Не тебѣ, а ему.
Джyлія. Ты, Альберто, кажется, воображаешь, будто ты одинъ мужчина на свѣтѣ, а остальные всѣ бабы и тряпки. Прикрикнешь ты на нихъ, и они спрячутся по угламъ и все сдѣлаютъ по-твоему. Запрещать такому человѣку, какъ синьоръ Андреа, легко на словахъ…
Альберто. Ты увидишь, ты увидишь.
Джyлія. И ты думаешь, онъ тебя послушаетъ?
Альберто. Послушаетъ, если…
Джyлія. Ну?
Альберто. Если живъ быть хочетъ.
Джyлія. Э… угрозы? Вотъ что!.. Такъ знай же ты, мой любезный, что послушаетъ тебя синьоръ Андреа, или не послушаетъ, мнѣ дѣла нѣтъ. Я, слышишь ты, я, а не онъ хочу, чтобы онъ рисовалъ меня. Я хочу быть на его картинѣ. Хочу, чтобы меня видѣли въ Римѣ и въ Россіи, и на всемъ бѣломъ свѣтъ, чтобы всѣ знали, что была такая дѣвушка, какъ я… такая красивая! И ты въ это дѣло не мѣшайся, говорю тебѣ. Слышалъ?
Съ вызовомъ смотритъ на него, потомъ, рѣзко повернувшись, гордою, медленною походкою поднимается на лѣстницу веранды.
Альберто. Слышалъ. Мое дѣло предупредить, а послушать или нѣтъ ваше.
Ларцевъ, Кистяковъ и Леманъ переходятъ глубину сцены отъ spiаggiа.
Альберто (пропустивъ мимо своя Кистякова и Лемана, остановилъ Ларцева). Синьоръ Андреа, я желалъ бы сказать вамъ несколько словъ.
Ларцевъ. Вы какъ будто разстроены? Надѣюсь, не случилось никакой бѣды?
