Тогда это были ещё просто разговоры, но именно с них началась трансформация последующей жизни двух молодых людей.
Первый сон Максима.
– Отворяй ворота! – крикнул бородатый мужик в чёрной рясе.
– Кто такие? – грозно спросил сверху стрелец.
– Богомольцы мы, странники из села Григорове.
– Что вам тут надобно, собаки бродячие?
– Пустите в храм, люди добрые, молитву совершить в честь царя батюшки против треокаянных недругов его, расплодившихся аки вши по земле русской.
– Не раскольники ли вы, отлучённые Богом от святой церкви? Христианские ли проповеди из-под риз несёте?
– Бог с тобой, государев защитник. Испепелили село наше плясовые с бубнами да медведями, надругались над дочерями духовными. Покаяния ищем мы, да молитвами кормимся с того времени. Благодатная вера наша вьёт дороженьку от двора ко двору христианскому. Дай исполнить завет богоугодный, прикоснуться к благочестивым иконам и молитвою искупить прегрешения наши.
– Далёко ли ваш путь простирается?
– До Астрахани идём, к воеводе Московскому.
– Родион! Отворяй ворота! – закричал стрелец, и тяжёлые дубовые брёвна заскрипели, впуская богомольцев в город.
– Сколько Вас, странники, числом будет?
– До сорока голов немощных наберётся.
– Нам бы водицы только испить, соколик! – донеслось средь бредущих.
– Да хлебом с кашею тесёмки наполнить…
– Ишь зароптали, бродячие! – прикрикнул на них стрелец. – Тут вам не монастырь для страждущих! Степан, а ну проводи их до храма божьего!
Казацкие струги, стояли в тёмных заводях Волги. Награбленное в прежних городах кучами лежало на днищах на персидских коврах и было устлано бархатом и шелками. Часть казаков осталась в чайках, ожидая ночи. В новых узорчатых зипунах лежали они на палубах, натирая пистолеты и сабли, инкрустированные драгоценными камнями.
Как только луна вошла на небосвод, и поселение поволжское обволокла полуночная дрёма, атаман с казаками поскидали рясы, обнажив оружие, и со двора храма, где их разместили, направились к главным воротам. Перерезав охрану, они запалили факелы, показывая сигнал, сидящим в засаде.
Вскоре город аки встревоженный муравейник пришёл в движение: топот сапог по скрипучим доскам доносился до уха словно барабанный бой, крики разбуженных стрельцов и их пойманных в исподнем девок разносились то тут, то там словно затравленное карканье воронов. Успевшим поднять оружие и вступить с казаками в бой, перерезали шеи и насадили на длинные копья. К яме, что у казённой избы, оттащили сонных дьяков, выволоченных из храма, и, отрубив им саблями головы, покидали окровавленные трупы на холодное дно.
– Сегодня будут пировать склизкие черви и земляные жуки!
– Отведают плоть богохульников, царёвых приспешников!
Пятеро казаков во главе с атаманом ворвались в дом воеводы и, выкинув его на крыльцо, коромыслом перебили ему ноги, чтобы не убежал. Нашедши детей, заковали их в цепи, а жену за волосы начали таскать вокруг дома на потеху казацкому войску.
– А ну, плут мошенник негодный, признавайся, где казну народную прячешь? – вопрошал у него атаман
Окровавленный воевода напрасно взывал к милосердию вольных погромщиков – бородатые казаки только смеялись над ползающим в грязи властителем города. К этому времени народ уже вывалил гурьбою на площадь и смотрел на казацкую вольницу.
– А ну, люди добрые, слушайте плач вашего воеводы, что обирал вас как осинок безжалостно! Пусть кается перед народом честным, как жировал наместник царский! Я, Степан Разин, не допущу беззакония над народом свободным, не позволю над казаками издеваться и объедать их детишек малых. А ну давай телегу с обручем! Сейчас он нам вернёт награбленное, холуй гусадарев!
