Деньги от ратных трудов были скоплены – хватило, чтобы ремесло и торговлишку завести, жениться на Аграфене, которую знал еще до похода. Через год первенец у Соколовых родился, мальчик. Сейчас второе лето ему пошло. Иван мечтал о трех сыновьях, а уж дочерей, говорил, сколько Господь даст. Много детей в доме – к счастью!
Соколов недолго сомневался и, как только прошел клич вступать в Ополчение, сам пришел и товарищей подговорил.
Ух и зол он был на ляхов! – еще со времен воеводы Скопина-Шуйского зол. «Мало того, что они свою шляхетскую веру на православную Русь несут и наше исконное ни во что не ставят, так еще гонор свой повыше всякой веры у них, а уж словечки поляцкие поганые про русских людей хорошо ведомы. Тьфу, срам!»
Аграфена не причитала, узнав, что муж уходит в Ополчение, молча перекрестила и собрала в дорогу. Теперь ей надлежало управляться за главную, пока муж в походе.
Хозяйство Соколовых бедным не назовешь: во дворе кузница, лавка в Кузнецкой слободе, двое парней-работников и девушка Феклуша – нянька для пригляду за малым и по хозяйству для помощи.
Девушка-сиротка сызмальства жила у родителей Аграфены, которые выкупили бедняжку у одного торговца. Когда Аграфена вышла замуж и родила, Феклуша перешла к ним водиться с малым. Так бывало на Руси частенько: вроде бы что, сенная девка, прислужница, а как своя, близкая. Ведь не кому-нибудь – ей доверен уход за первенцем.
В хозяйстве за всем глаз и надзор нужен, иначе быстро неуправка случится. А если не уследишь, так и до порухи[14] большой недалече.
Больше всего времени у хозяйки идет на торговлю: проследить за товаром, всего ли в достатке, радеют ли по службе работники. У Ивана все записано: приход-расход, а она в грамоте едва-едва, да и зачем это бабе в обычной жизни? Но тут хозяйство, хочешь не хочешь – вникай. Хорошо, что помощник есть, Тимоша. Без него Аграфене бы с торговлей не совладать. Парень грамоте обучен, что твой подъячий. Но чтобы, не дай бог, не зазнавался Тимоша, хозяйка к нему со всей строгостью.
Каждый день Аграфена бывает в лавке, иногда по делу, но чаще всего просто для контроля.
– Помогай бог, соседка! – в помещение зашла знакомая, Матрена, жена богатого вологжанина Василья Мологи, имевшего двор поблизости от Соколовых.
– Доброго здравия, с чем пожаловала! Купить что желаешь али только приглядываешь?
– Да нет, по делу я, – озабоченно сказала соседская баба. – Давеча вечор у нас у дома разбой случился, прямо у ворот лихие люди бабу одну пограбили, серьги из ушей вырвали, шубку сняли тафтяную новую, плат узорный отобрали. Я выскочила, собак спустила на воров, так они и убёгли.
– Что творится!
– Не слыхала ли ты чего про это?
– Нет, – покачала головой Аграфена, но потом, что-то вспомнив, добавила: – Обожди-ка, слыхала, как работники смеялись, что какого-то Гришку Мокрого псы покусали и теперь раны на заду у него такие, что и сидеть не может.
– Болит, значит, гузно у супостата! – повеселела соседка. – И поделом ему: он это, вот те крест! – Она истово положила на себя знамение. – Ты уж, Аграфена, порадей добрым людям: как в город пойдешь, зайди на съезжую, там подьячий Ларивон Мальцов, являй ему на злодея Гришку.
– А сама-то что?
– Так твои же работники говорили, не мои, тебе и идти, – сказала соседка.
– Тимошка, точно это вы вчерась про Гришку говорили? – строго спросила Соколова парня-работника.
