После отбоя к Франка проползли под кроватями шестеро юных солдат. Под светом фонариков, пригашенных платками, стоя на четвереньках, они обступили каску.
– Поднимай, – сказали они Франку.
Тот аккуратно поднял стальной шлем и из-под него, щурясь на фонарики, выглянул их котенок.
– Смотри, Вильке, – сказал довольный Франк. – Тигр съел все.
– А он что у тебя, Франк, – спросил один из мальчишек, – весь день под каской сидит?
– Нет. Только пока я сплю. А так он всегда со мной.
– А ты уверен, что ему там не страшно?
– Было бы страшно, покричал бы. Знаешь, как он пищит! Но мой кот клаустрофобией не страдает. Он меня ни разу еще не будил.
– Ну, кому там захотелось на русский фронт?! – закричал кто-то шепотом.
Мальчики замерли, зажав фонарики ладонями. Они посидели бы с котенком дольше, но болтать было нельзя и пришлось расползтись по койкам. И тут Франк впервые услышал, что все-таки котенок запищал. Франк тихо слез, взял его на руки и накрылся вместе с ним одеялом.
«Тебе что предатель, хвост надоел?» – про себя спросил Франк. Котенок замурлыкал, заглаживая свою вину.
– Если будешь себя хорошо вести, – одними губами сказал Франк, – то после войны я заберу тебя к себе, и мы будем дружить много лет. Как с Вильке. Я знаю его со второго класса. Когда он пришел в нашу школу, его, карапуза, все обижали и никто не хотел сидеть с ним за одной партой. А я с ним здорово подружился, и теперь Бог сделал даже так, что мы попали с ним в одно отделение.
Котенок гудел, как моторчик. Вдруг раздался до боли знакомый и очень страшный вой тревоги: ручная сирена воет особенно натужно и жутко. Все вскочили и стали копошиться в полутьме. В холле гостиницы, дублируя сигнал тревоги, назойливо зазвонил звоночек на стойке портье.
Франк оделся быстрее остальных, так как еще не спал. «Только бы учебная, только бы учебная, – молил он про себя, – ну пожалуйста». Вдруг он вспомнил слова приезжавшего из Кенигсберга офицера и всякая надежда, что тревога учебная, исчезла. От этого у него закрутило живот и плечи объял холодок.
«Вильке!» – помчался Франк в соседнюю комнату.
Толстяк, стоя в кальсонах, лениво заправлял кровать.
– Вильке, бросай! – сказал он. – Это боевая тревога.
Тот на секунду замер.
– Нас повезут в крепость? – спросил он.
– Не знаю! – стараясь не разводить панику, сказал Франк. – Одевайся! Ну, давай же!
Толстяк взялся за брюхо и присел на койку.
– Что-то у меня живот крутит, – невинно сказал он.
Франк схватил его за руку, поднял и стал нахлобучивать на друга вещь за вещью.
– Смотрите! У Вильке мамочка объявилась! – засмеялись кругом уже одетые однокашники.
Через пять минут, когда Вильке, наконец, привел себя в порядок, в отеле кроме него и Франка оставался только ворчливый хозяин.
– Где твой противогаз? – сказал Франк, вытряхивая из сумки хлебные корки.
– В шкафчике! – сказал Вильке и, порывшись, достал маску.
– Бежим!
Закинув за плечи карабины-маузеры, они помчались по узкому, устланному ковровой дорожкой коридору и выскочили в холл.
– Опоздать хотите, дезертиры?! – закричал из-за стойки гладко выбритый старик в целлулоидном козырьке и красном жилете.
Мальчики не обратили на него внимания и ринулись к дверям с матовым витражным стеклом, за которыми метались солдатские тени. Франк отвернулся, нахмурился и растерянно посмотрел на зеленые и коричневые кресла холла, на стойку портье, на резко освещенный стол с письменными принадлежностями.
