– Боже мой, Роули, – наконец выпалил он, – я подумал, что по ошибке подцепил пару бомжей. Чёрт, я бы никогда не узнал тебя.
Я позже узнал, что водителем был Уолфи Кодеш, ветеран Движения, который нарисовал лозунг Коммунистической партии на стене в Йовилле, когда я был ещё ребёнком. Мы стали друзьями на всю жизнь. Уолфи взял на себя обязанность помогать Роули, а я вернулся обратно на работу в «Альфа Филмз».
Роули познакомил меня с Движением в Йоханнесбурге и я стал членом чрезвычайного комитета Конгресса демократов (КОД), организации белых, которые поддерживали АНК. Все в этой группе были гораздо старше меня, за исключением привлекательной Лули Калинкосс, которая позднее стала специалистом по истории рабочего движения. Я узнал среди них владельца магазина ковров, который с полудюжиной других людей входил в состав группы. Я поначалу не знал их имен и профессий и позднее, когда сошелся с ними поближе, был удивлён, обнаружив, что никто из них не был евреем. Я работал, пребывая в заблуждении, что единственными белыми, которые были озабочены расовым угнетением чёрных, были евреи.
Час в неделю, который Роберт Реша просил меня уделять Движению, постепенно расширялся, захватывая практически всё моё свободное время. Комитет КОД готовил и секретно печатал листовки. Мне было поручено распространять их в районе Хиллбрау. Я вовлёк друзей, и мы таскались по ночам по улицам, засовывая листовки в почтовые ящики и под двери. Листовки требовали освобождения всех арестованных, отмены чрезвычайного положения и замены апартеида демократической системой. В нескольких случаях мы засыпали листовками улицы города с крыш домов. Мы выходили командами, вооружённые кистями и краской, и рисовали лозунги на стенах. Нам следовало соблюдать осторожность, поскольку была велика опасность попасть под арест.
Один из наших был арестован, когда беспечно швырнул листовки в полицейский участок в Хиллбрау. Мы не знали о причине его исчезновения, и я пошёл к нему на квартиру, чтобы разузнать. Его отец открыл дверь и в раздражённом настроении попытался схватить меня. «Во что вы втянули моего сына?», – потребовал он ответа. Я попытался посоветовать ему найти адвоката, но он был намерен всыпать мне, пока его жена звонила в полицию. Я не мог сделать ничего другого, кроме как сбежать оттуда.
Дурбан показался мне пленительным и когда один из клиентов «Альфы» – расположенное там рекламное агентство, предложило мне перейти в их отдел кино и телевидения, я с большой радостью принял это предложение. Мои отношения с Пэтси были напряжёнными. Они то прерывались, то возобновлялись отчасти из-за девятилетней разницы в возрасте, но в большей мере из-за того, что она никак не могла преодолеть свою привязанность к художнику, который бросил её. Я импульсивно предложил ей выйти за меня замуж и когда и семья, и бывшие школьные друзья попытались вмешаться и отговорить меня – по многим причинам, включая тот факт, что она не была еврейкой – я становился всё более твердым в своём решении. Ответ Пэтси не был окончательным, и мы договорились рассматривать наш брак как испытание. Мы поженились в суде магистрата Йоханнесбурга. После типичной вечеринки в духе Хиллбрау мы отправились в Дурбан.
Я нашёл коттедж в том же жилом комплексе, где жили Венди и Грэхам Мейдлингер. Элеонора разводилась и куда-то уехала со своей маленькой дочерью.
