Неряшливо одетая женщина с сумками из магазина, нуждаясь в отдыхе, села около меня, тяжело дыша. Затем она пожаловалась как один белый другому: «Как болят ноги. Слава богу. Вы знаете, что по нынешним временам, со всеми этими чёрными вокруг, не всегда можно найти свободное место».
Я сделал ошибку, посмотрев на неё, что побудило её продолжать. Слова быстро полились из неё: «А эти очереди в супермаркете? Столько чёрных! А эта девушка в кассе на выходе? Какая хитрая шикса (чёрная женщина). Что она мне наговорила по поводу сдачи! Где она научилась быть такой сварливой?»
Её появление на сцене не было столь уж нежелательным. Если я находился под наблюдением, то это могло выявить того, кто следил за мной. Но никто не попытался подслушивать, неторопливо прогуливаясь поблизости. Ещё немного послушав о её обидах, я удалился. Но я не мог избежать искушения высказаться в духе домотканой философии моего отца: «Это конечно всё так, мадам, но что, в конечном счёте, мы можем сделать? Мы вместе на этой планете, поэтому живи сам и дай жить другим».
За углом была ортодоксальная религиозная школа, где я учился. Когда-то она была бесспорным центром еврейской жизни. Сейчас она выглядела заброшенной. Я двинулся из делового центра на более тихие окраинные улицы, где любую машину или пешехода, следующего за мной, было бы легче заметить. Я обратил внимание на то, что пышным цветом расцвело множество молельных домов, обслуживающих ультраортодоксальные секты.
Многие из них были переделаны из обыкновенных домов. Я вошёл в один из них. Молодой человек в тёмном пальто и в шляпе, с бородой и бакенбардами (называемыми на идиш «пайяс»), сидел за столом. Я сделал вид, что разыскиваю предыдущего владельца этого дома. После приятного разговора, в ходе которого он спросил, не был ли я baal te shuvah – раскаявшимся евреем, желающим вернуться к пастве – и попробовал обратить меня в свою веру, сказав о «необходимости в эти тяжёлые времени быть уверенным в своей принадлежности», я сказал ему «шалом» и ушел.
На улице было тихо. Моё посещение дома должно было бы привлечь любого, присматривающего за мной. Можно было ожидать, что на противоположном углу улицы шатается какой-нибудь бездельник или другой бездельник стоит на углу. Я в особенности ожидал увидеть молодого человека любой расы, в хорошем физическом состоянии и просто одетого. Мужчину или, возможно, молодую женщину, которые бы избегали встречи глазами и изображали, что они заняты каким-то невинным занятием, типа мелкого ремонта машины или разглядывания витрин. Мимо проехала машина, полная благочестивых евреев. Вряд ли можно было ожидать, что они работают на южноафриканскую службу безопасности.
Я вернулся назад, на улицу Роки. Рассматривание витрин даёт несколько возможностей обнаружить слежку. Зеркала в магазинах и сами стёкла витрин спасали для меня от необходимости оглядываться через плечо.
После того, как этот район перестал быть фешенебельным, он превратился в космополитический с тенденцией к обшарпанности. Солидные магазины для среднего класса по большей части исчезли, уступив место грязноватым магазинам безделушек ручной работы, музыкальным салонам, барам-кафе, клубам и харчевням. Смешанные пары чёрных и белых прогуливались так свободно, будто апартеид никогда не существовал. Йовилль выглядел, может быть, не лучшим образом, но именно он показывал темп распада расовых барьеров.
