Воплощение Реального. Междисциплинарное исследование субъективности, травмы и духовной культивации - страница 3

Обе традиции предлагают целесообразные средства для преодоления человеческих страданий. Применяя Путь как метод, я обнаружил, что и Дхамма, и психоанализ как практические подходы ведут к разрешению страдания через постепенное признание пустоты само-существования (не-самости или отсутствия субъекта)10 и умелое снятие стресса, который накапливается из-за неправильного понимания последнего. Эти выводы изложены в первой главе в виде теории Лацкана о Борромеевом узле и буддийской доктрины взаимозависимого происхождения. В моем исследовании способ коммуникации этих двух традиций, заимствуя выражение Дж. Гарфилда, заключается в диалоге друг с другом, в признании достаточной общности целей, проблем и даже методов, чтобы разговор был возможен, но при этом достаточных различий во взглядах, чтобы разговор был необходимым и информативным (Гарфилд 2015, 3). Особые различия, выявленные в данном исследовании, таковы:

– Отношения с желанием. В то время как психоанализ работает с диалектикой желания (Финк 1999, 46—60), Дхамма Будды представляет желание как первопричину страдания, что делает его оковами, от которых нужно отказаться. Как мы увидим, эти кажущиеся различия более примиримы, чем кажется. В частности, через представление objet a, объектной причины желания, которая у Лакана предстает как «не что иное, как путаница» (Жижек 2007, 1080/2252). И через буддийское понятие мудрого желания (Pāli: chanda) как отличного от жажды (Pāli: taṇhā).

– Исторический и культурный контекст. Психоанализ зародился в европейской исторической и культурной среде после промышленной революции, когда религиозное мировоззрение, доминировавшее в западной культуре, уже не функционировало как целостное и полностью жизнеспособное (Сафран 2003, 3/446). Опираясь на греческое наследие и эпоху Просвещения, психоанализ противостоял остаточному влиянию католической патриархальной культуры. В послевоенной Европе психоаналитическая практика через Лакана продолжала взаимодействовать с широким кругом знаний, таких как точные науки, структурализм, теория языка, литература, искусство, топология и континентальная философия. Будда Дхамма, с другой стороны, в своей мифологии находится в безмерном космосе, который берет начало в «безначальные времена» и существует в циклах созидания и разрушения на протяжении бесконечных кальп (Гетин 1998, 164—170). Однако в настоящее время мы имеем дело с очень разнообразной исторической и культурной средой буддизма, которая включает Индию, начиная с 5го – 4го веков до н. э.11, Таиланд и Шри-Ланку с 3го века до н. э., Китай с 1го века н. э., Корею и Японию с 5 – 6го веков н. э., Тибет с 8го века н. э., и «Запад» примерно с 19 -21го веков. Такое существенное различие контекстов делает две традиции практически несовместимыми, однако внутреннее функционирование человека подчиняется весьма специфическому набору вневременных структурных законов, в чем мы убедимся позже, подробно рассматривая структуру человеческого субъекта.

– Космологический контекст. Предметом психоанализа является человеческий индивид, испытывающий симптом или набор симптомов, находящийся в контексте западной патриархальной буржуазной семьи, наследующей багаж европейского исторического, религиозного и эпистемологического развития. В то время как Будда Дхамма помещает субъекта, испытывающего страдания, в сложную мандалу космоса, охватывающую вневременные царства желания, формы и бесформенности, без учета конкретного исторического влияния. И все же культурный контекст стран, где происходило развитие буддизма в том виде, в котором мы знаем его сегодня, оставляет специфические штрихи и привкусы. К ним относится индуистская брахманическая доктрина, характеризующаяся патриархальной семейной структурой, от которой Сиддхартха Гаутама освобождается, становясь