Татьяна придвинула к себе свечку и более пристально всмотрелась в фотографию. Вся их семья была одета во что-то летнее, яркое, на ее взгляд очень неприличное. У нее самой, например, блузка была с таким огромным вырезом, что еще чуть-чуть, и грудь вывалится. В такой на улицу выходить нельзя: сразу оштрафуют и в талоне нарушений дырку пробьют. Нет, все-таки это не Сорокины. От этих, на фотографии, просто разило уверенностью в себе и беззаботностью. И лица у всех такие свежие, румяные, от хорошего питания, наверно. И у Андрея никогда не было таких накачанных мышц, того и гляди, футболка лопнет. И выглядит он несколько старше того Андрея, каким она его запомнила. А с другой стороны, слишком уж все эти, на фотографии, похожи на Сорокиных. И девочка ее за маму признала. И фамилию назвала, и про Андрея с Владимиром знает. И живы они, говорит. А что такое Вентура и круглики, не знает.
Все это должно было иметь какое-то логическое объяснение, но пока на ум ничего не приходило.
…Прошло уже почти три года после гибели сына и вслед за этим скоропостижной смерти мужа от инфаркта. Боль утраты уже давно притупилась и сменилась постоянной тоской. А теперь, после этой фотографии боль вспыхнула с новой силой. Татьяна долго плакала и даже повыла, закрывая рот подушкой, чтобы соседи не услышали, и девочка не проснулась. Отплакавшись, она выпила двойную дозу успокоительного и легла спать, постелив себе в большой комнате, где никогда не спала после смерти мужа. Капли не помогали, и она все вертелась на диване, не в силах отогнать от себя грустные мысли. Наконец, она чертыхнулась, поднялась, достала из серванта початую бутылку водки, налила себе около трети стакана и выпила, не закусывая. Только после этого ей удалось уснуть, хотя все равно не сразу.
***
Проснулась Аня от громкого гула. В комнате было еще совершенно темно. Гул шел с улицы.
– Поспать не дают в каникулы, – возмущенно подумала она, повернулась на бок и накрылась с головой. И тут же вскочила, вспомнив, что она не дома, а неизвестно где, что Андрея забрали неизвестно куда, и вообще неизвестно, что теперь делать.
Она подошла к окну и раздвинула штору. Никакая Вентура в окно не светила, впрочем, как и Луна. Может, ей просто кошмар приснился?
В комнату вошла Татьяна Сорокина и включила свет.
Кошмар продолжался.
– Проснулась? – спросила Татьяна у Ани. – Умывайся и пошли завтракать. Поторопись, а то мне скоро на работу. Уже десять минут седьмого.
При других обстоятельствах Анька ни за что бы не стала подыматься в такую рань, тем более в каникулы. Но она была не дома. То, что это не ее дом, при электрическом освещении было видно сразу. Да, планировка квартиры такая же, но обои, мебель другая. И женщину эту принять за мать она могла только в темноте. Хотя вообще-то они очень похожи, и зовут их одинаково, и голос у них одинаковый, но никогда Анина мать не выглядела по утрам такой помятой и непричесанной, никогда не носила таких засаленных халатов, и от нее никогда не пахло перегаром.
В ранней молодости, еще будучи наивной школьницей, будущая Анькина мама Татьяна Сорокина прочитала в журнале "Работница", что женщина всегда должна выглядеть привлекательной перед мужем и детьми, и неукоснительно следовала этому правилу. Она всегда вставала минут за десять до остальных и быстро наводила, как она говорила, экспресс-марафет. И ходила дома не в халате, а в легких брючках и футболке, всегда свежих. Вряд ли муж и дети ценили это, но Татьяна привыкла, ее это совсем не напрягало, и даже когда она была одна, то не позволяла себе выйти к завтраку, не умывшись и не причесавшись.
