Мы молча шли по освещенной луной дороге, вошли во двор, а потом и в дом. Я усадила Фаину на лавку и собралась уходить.
— Останься, — внезапно прозвучал ее голос. — Выпей со мной. — Я замерла, не зная, что делать, но она приняла это за согласие. — Там посмотри, в углу бутылка вина стоит. Принеси. И свечу на столе запали, в печи еще угли тлеют.
Я увидела в углу глиняный бутыль и поставила его на стол. Нашла чашки, подожгла свечу. Фаина сама дрогнувшей рукой разлила напиток и тут же молча залпом выпила. Потом налила себе еще и снова выпила. Поморщилась и начала раскачиваться на лавке взад-вперед.
— Что смотришь? — внезапно зло спросила она. — Думаешь, я такая плохая, что ребеночка скинула? А я не плохая. Я еще жизнь свою устроить хочу! Я же еще молодая, а счастья все нет. Думала, выйду замуж, уйду из дома, где ртов больше, чем мисок на столе, и заживу. Но такую голытьбу, как я, только вдовец взять и решился. Ну, думаю, хорошо. Ведь и родителей у него давно нет, значится, полноправной хозяйкой в доме стану. А соплюшку эту его как-нибудь потерплю. Тем более мужик попался неплохой, работящий. Все в дом нес. Только сгинул он в море, не прошло и полгода — закончилося мое счастье. Мало того что самой о пропитании думать надобно, так еще и эта замарашка глаза мозолит и есть просит! А я одна! Мне что, разорваться, что ли? Думала, хоть пират этот, что прицепился, хоть что-то даст. А он только обрюхатил, скотина! — почти кричала Фаина. — И если б я родила, то ни один мужик в этой деревне на меня больше и не посмотрел бы иначе как на срамницу[1]!
В комнате повисла гнетущая тишина. Наконец, Фаина снова потянулась к бутылке, налила себе вина. И демонстративно пододвинула мою нетронутую кружку ко мне.
— Это твое дело, как тебе жить, — наконец, ответила я, чувствуя дикую опустошенность и собираясь встать и уйти.
— Дети — это кандалы, — тихо проскрипела Фаина после того, как осушила еще одну кружку. — Если бы не эта замарашка, — ее язык уже знатно заплетался, — я бы уже давно уехала отсюда в соседнее село. Оно больше, там бы я точно нашла себе мужа. Приданое какое-никакое муженек мне оставил. — Она пьяно повела рукой, демонстрируя то, что нас окружало. — Только куда я подамся с ребенком на руках? Кому я такая нужна, а? Вот скажи? Кому?
— Себе. В первую очередь себе, — глядя на нетронутую кружку, ответила я тихо и безжизненно, — и своим детям.
Слушать пьяные излияния этой женщина становилось физически неприятно. Она же рассмеялась каркающим смехом:
— Своим детям! Где они, мои, а? Лейка, что ли? Или тот ублюдок, которого я скинула? Да какие они мне дети?! Это кандалы! От которых мне нужно избавиться! Кандалы, понимаешь ты? Ммм… — Она исступленно замычала, будто ее что-то изнутри раздирало. — Не могу ее больше видеть! Не могу! От своего избавилась, а ее растить должна! — тут она посмотрела на меня, и по ее губам пробежала злая усмешка. — Осуждаешь, да? Думаешь, что я дрянь? Только что бы ты сама делала с такими кандалами, а?
— Жила и радовалась. — Я встала, не в силах больше слушать этот пьяный бред. Не может нормальная женщина так рассуждать о своих детях! Завтра она проспится, и сама ужаснется сказанному и сделанному.
— Радовалась? — она снова неприятно расхохоталась. — Радовалась?! Так забирай эту замарашку и радуйся сколько душе угодно! — смех резко оборвался, и теперь уже она заговорила тихо и с ненавистью: — Только ты на словах такая вся чистенькая. А Лейка точно так же не нужна тебе, как и мне! А то нашлась тут добренькая тетя! Отмыла, видите ли, несчастную девочку, пригрела! А я из-за этого теперь перед всей деревней сущей темной выгляжу! Или забирай ее сейчас же, или из дому она больше ни ногой! А узнаю, что к тебе ходит — выпорю!
