За этим стеклом сад умер. Кривые деревья рухнули, оставив острые обломки стволов костями впиваться в небо. Пожухли и скрючились цветники, рассыпались горстями камней дорожки. Среди осклизших ветвей гулял ветер, раскачивая сухие стебли и срывая последние листья.
Мартин медленно убрал стекло от глаза и взял голубое. Да, это был тот же сад. Только другой.
– Как это понимать? – медленно сказала Алина, снова глядя в зелёный осколок.
– Всё начинается, и всё кончается, – почесывая нос, произнес Мартин. – Наверное. Кажется, я начинаю догадываться. Смысл и красота не в каком-то моменте, не в секундах. Они во всём. С самого начала и до самого конца.
– Но если прелесть юности я отлично понимаю, смысл зрелости и красных яблок – более-менее тоже, то скажи, чего хорошего в угасании?
– Потому что закат так же красив, как и восход. Потому что нельзя, чтобы постоянно было утро. И то, что уходит, оставляет после себя то, на чем рождается новое. Я думаю, так.
– Не-а, – покачала головой Алина. – Всё равно я никогда не увижу красоты ни в гниющем дереве, ни в дохлой кошке, ни в разрушенном доме. Нет её там.
– Блин, так-то да. Но что-то всё-таки есть. Не могу это описать, и дело тут не в том, что дохлая кошка хороша. Нет. Красива сама грусть. Воспоминания о том, как эта кошка играла, пока была котёнком. Как она ластилась к твоим рукам. Это эстетика прошлых дней, тоска по заходящему солнцу. Темная прелесть поздней осени, если так можно сказать.
– А я и осень-то не особо люблю, – фыркнула Заморючка. – Слишком грустно. Ой, смотри! Некоторые дорожки светлее, чем другие!
Мартин схватил стёклышко и посмотрел на перекрёсток. И верно, одна из тропинок выделялась, как если бы её нарисовали неоновой краской.
– У тебя какая светится? – спросил он.
– Левая.
– А у меня средняя! Смотри, я знаю, как мы выберемся отсюда! Если пойти по светлым дорожкам в зелёном стекле, то придем к развалинам, гнилушкам и двум старухам с клюками. Если пойдем по голубому, то попадем в эпоху яблоневого цвета и сиреневых кустов.
– Двух мнений быть не может, – отрезала Алина и выхватила бирюзовый осколок из руки Мартина.
Она шагнула вперед с видом Орлеанской Девы, гордо подняв голову и выставив вперёд волшебное стёклышко. Мартин тихо усмехнулся и побрёл следом. От нечего делать он рассматривал сад через зелёный осколок. Странно, но умерший сад уже не казался страшным. Смиренное спокойствие, разлитое между чёрных стволов с обломанными ветками, смягчало сердце и теплило душу нежной грустью. Каждый увядший куст, каждый засохший цветок, словно мазки на огромном полотне, сливались в мрачную, но завораживающую картину. Всё было именно так, как должно, в неуловимой темной гармонии. Удивительно, но через зелёное стекло сад выглядел притягательнее и изящнее.
Всматриваясь в мёртвый ландшафт, Мартин вдруг заметил несколько странных конструкций, торчащих среди валежника. Тонкие, ажурные башенки, словно сложенные из спичек, заострённые сверху, они поднимались едва ли выше человеческого роста. Мартин замедлил шаг и пригляделся получше.
– Скажи, а ты ничего необычного не видишь?
– Не-а. Только вот пчёл нет и бабочек тоже, и вообще хоть он и молодой, а всё равно какой-то жуткий. В нем нет чего-то такого, что сделало бы его живым. Это как… декорация к театральной пьесе. Или как фон для видеоигры. Он движется, как будто живёт, но на самом деле это просто картинка.
