Наконец госпожа Сьюзен вернулась к столу и, храня загадочное молчание, положила звезду перед собой.
– У меня остался еще один дополнительно-особенный вопрос, – с некоторым коварством в голосе промолвила она. – Значит, там – это «тогда», а здесь – это «сейчас»?
Рука застыла, не успев подняться.
– У-у-у… – заскулил было Винсент и вдруг замолк. Потом нерешительно произнес: – Но, госпожа Сьюзен, тут ведь нет никакого смысла…
– Винсент, в вопросах не обязательно должен быть смысл, – возразила госпожа Сьюзен. – Главное – чтобы он был в ответах.
Пенелопа издала звук, немного похожий на вздох. К удивлению госпожи Сьюзен, личико, которое наверняка и очень скоро заставит отца Пенелопы нанять телохранителей, стремительно теряло привычное мечтательное выражение и перестраивалось в попытке сформулировать ответ. Алебастровая ручка медленно, но верно поднялась.
Весь класс замер в ожидании.
– Да, Пенелопа?
– Дело все в том, что…
– Ну?
– Везде и всегда есть только сейчас, да, госпожа Сьюзен?
– Совершенно верно. Молодец! Винсент, ты получаешь серебряную звезду, а ты, Пенелопа…
Госпожа Сьюзен снова подошла к шкафу со звездами. Пенелопа заслуживала звезды хотя бы за то, что спустилась с небес на землю и ответила на вопрос, ну а столь глубокое философское рассуждение было достойно золота.
– Я хочу, чтобы вы все открыли тетради и записали то, что нам только что сказала Пенелопа, – весело произнесла госпожа Сьюзен, усаживаясь обратно за стол.
И вдруг она увидела, что чернильница на ее столе начала подниматься – неторопливо, как рука Пенелопы. Керамическая баночка плотно входила в предусмотренное для нее круглое отверстие в столешнице, но сейчас она поднималась все выше и выше, пока не оказалось, что стоит она на лучащемся жизнерадостностью черепе Смерти Крыс.
А затем госпожа Сьюзен увидела, как синий огонек, горящий в одной из глазниц, подмигнул ей.
Быстрым движением, даже не глядя вниз, она одной рукой отставила чернильницу в сторону, а другой схватила лежавшую на столе толстую книгу сказок и так сильно ударила по отверстию, что по булыжникам площади расплескались иссиня-черные чернила.
Потом госпожа Сьюзен подняла крышку стола и заглянула внутрь.
Конечно, там ничего не было. По крайней мере, ничего такого смертельного…
…если не считать плитки шоколада со следами крысиных зубов и записки, написанной жирным готическим шрифтом, которая гласила:
Внизу она увидела знакомый символ, состоящий из альфы и омеги, и подпись:
Госпожа Сьюзен схватила записку и скомкала ее, дрожа от ярости. Да как он посмел? И еще эту крысу прислал!
Она бросила скомканную записку в корзину для бумаг. Госпожа Сьюзен никогда не промахивалась. Правда, иногда корзина двигалась по полу, чтобы обеспечить это.
– А теперь мы посмотрим, который сейчас час в Клатче, – объявила она внимательно наблюдавшим за ней ученикам.
Книга, лежащая на столе, открылась на некой странице. Чуть позже настанет время читать сказку, и госпожа Сьюзен задастся вопросом, правда слишком поздно: а откуда вообще эта книга взялась на ее столе? Ну а иссиня-черная клякса останется на булыжной мостовой Орлеи до тех самых пор, пока ее не смоет вечерний ливень.
Тик
Когда в эту затерянную, гонгозвонную и йети-обитаемую долину приходили искатели озарения, то первые слова, которые их встречали, были написаны в «Жызнеописании Когда Вечно Изумленнага».
