Во время его речи часть толпы опамятовалась, и, поняв, что напрасно ворвались в церковь, люди начали потихоньку расходиться, решив убраться от греха да поскорей улечься в постель. Однако уличные бездельники, охочие до всякого безобразия, никуда не уходили, они еще топтались на месте, упрямо чего-то ждали и поглядывали с недобрым любопытством. Кадфаэль знал их почти всех в лицо. Очевидно, аббат Радульфус, хотя и не был местным уроженцем, разбирался в них лучше, чем они подозревали. Он, как скала, возвышался над толпою, грозным величием своим сдерживая страсти.
– Господин аббат, – обратился к нему все тот же щеголь, – если вы отдадите молодчика нам, то мы его доставим куда положено.
«Как бы не так! – подумал брат Кадфаэль. – Доставите… до ближайшего дерева!»
На пути к реке деревья росли во множестве.
Кадфаэль пальцами снял нагар со свечей, которые вновь вспыхнули ярким пламенем.
– Этого я не могу сделать, – твердо отчеканил аббат. – И будь здесь даже представитель закона, все равно никакая сила не может заставить человека выйти, раз он решил остаться под защитой алтаря. Вы не хуже меня знаете о праве отдавшегося под защиту алтаря и так же хорошо знаете, что нарушение этого права карается смертью, а для души грозит вечной погибелью. Ступайте отсюда, дабы не осквернить насилием святое место! Нам же надлежит выполнить наши обязанности.
– Но позвольте, ваша милость, – униженно пролепетал сердитый молодой человек, тряхнув кудрями, но не смея нарушить почтительную дистанцию. – Вы даже не выслушали нас и не знаете, какое преступление…
– Я выслушаю вас при свете дня, – оборвал его Радульфус. – Приходите утром с шерифом и сержантом, чтобы спокойно и по всем правилам обсудить этот вопрос. Однако предупреждаю – этот человек отдался под защиту алтаря, и согласно обычаю он получил здесь убежище, так что ни вы и никто другой не может насильно вывести его из этих стен, пока не минует надлежащий срок.
– А я предупреждаю вас, святой отец, – весь красный от гнева, молодой человек перешел на крик, – что, если он посмеет высунуться за порог, мы его встретим, и тогда то, что произойдет за пределами владения вашей милости, уже не касается ни вас, ни церкви!
Несомненно, парень был в подпитии: никогда горожанин, даже из богатой семьи, не осмелился бы вести себя так вызывающе. Он и сам испугался своих хмельных речей и в смущении отступил перед аббатом.
– А как же Бог? – холодно спросил Радульфус. – Идите с миром, люди, пока вас не настигла Его кара!
И люди попятились к отворенным дверям, растворяясь в ночном мраке. Но, отступая, они не сводили глаз с распростертой перед алтарем кучи тряпья, из которой высовывалась рука, все еще судорожно державшаяся за край алтарного покрова. Разъяренную толпу не так-то легко успокоить, любая обида ей кажется весьма серьезной. Тем более грабеж и убийство – преступления, караемые смертью! Нет, так просто они не уйдут. Наверняка выставят снаружи, у дверей церкви, и возле монастырских ворот стражу, которая будет ждать с веревкой наготове.
– Брат приор, – молвил Радульфус, окинув взглядом свою встревоженную паству, – и вы, брат регент! Не угодно ли вам возобновить пение? Давайте продолжим службу, и затем братья пойдут почивать, как положено по уставу. Дела людские требуют к себе внимания, однако им не следует отдавать предпочтение перед делами Божьими.
