Его изыскания привлекли внимание игнис. Драконы изъявили желание выделить средства на поиски Мелиссы при условии, что Пассеро продолжит исследования. Но, догадайтесь, кто вновь воспылал завистью и перебежал дорогу учёному в сделке с драконами? Конечно же, наш дорогой «друг», Эдмонд Пруора.
По его указке Пассеро мутно обвинили в каких-то противозаконных привлечениях в качестве подопытных студентов Академии и вышвырнули на улицу с волчьим билетом. В газетах поднялась шумиха. Все двери в Гудзоре для Эдгара оказались в одночасье закрыты. Ему не оставалось ничего иного, как согласиться на грошовую должность погодного мага в умирающем Усваре. Жизнь мага рухнула.
Благодаря Ми, я не только всё это увидела глазами отца, но и прочувствовала ту бурю, что снедала его. Скорбь, боль, отчаяние… И, как и у меня, на самом дне его души притаилась надежда, что Мелисса может быть до сих пор жива. Маленьким червячком она каждый день отравляла его душу, заставляя переживать потерю возлюбленной вновь и вновь.
Поэтому, когда мы с отцом вошли в кабинет, у Эдмонда Пруоры не было и шанса добиться от меня жалости. Он прав: котёнок вырос. И знает, как следует поступать с крысами.
* * *
Однако Пруора остался Пруорой.
Поэтому я ничуть не удивилась, когда он обязал Эдгара на следующий день присутствовать на вступительных экзаменах. Это не противоречило условиям контракта, просто мелкая злобная пакость.
Отец переполошился, всю ночь листал книги, закрывшись у себя в кабинете. Но я-то знала — годы преподавания в Академии не могли пройти зря: как только Эдгар переступит порог аудитории, а часы на академической башне отобьют начало экзамена, профессор Магической Академии явит себя во всей красе.
На следующий день мы вновь прибыли в Гудзор. На сей раз выехали из Усвара чуть свет. Милый гном-привратник чинно раскланялся с нами, одарив меня приветливой улыбкой, и распахнул ворота, позволяя въехать на территорию нашей лёгкой коляске: Пшеник, пока мы будем заняты, определялся на постой в академическую конюшню.
Дальше мы с папочкой разделились. Он поспешил знакомиться и здороваться с преподавательским составом, а я, так как занятия в этот день отсутствовали, позволила себе побродить по территории. Но не просто так.
Дождавшись, когда часы на башне ознаменуют начало экзамена, перво-наперво я наведалась в ректорский кабинет, чтобы узнать, как продвигаются дела с лабораториями и разрешением Учредительного Совета на их использование.
– Эвалиночка! Какая ты ранняя пташка, оказывается! – расплылась в притворной улыбке Фимочка. – А Эдмонда нет… – и недобро сверкнула на меня глазами.
Отзеркалив её театральную доброжелательность, я заверила секретаршу, что нахожусь здесь исключительно по делу, а до её возлюбленного мне дела нет. Суть же того, что есть, скрывать от неё не стала, на всякий случай, будто нечаянно, продемонстрировала ей именное клеймо на запястье, с которого вчера исчезла надпись «Обещание лорду Эдмонду Пруоре».
Она цепко выхватила его взглядом и немного расслабилась.
– Он как раз занимается этим вопросом и готовится к экзаменам. Дорогая, Учредительный Совет склонен к долгим обсуждениям и бумажной волоките. Они пришлют решение на почтовую шкатулку…
В распахнутое за её спиной окно вместе с потоками свежего воздуха птичьими трелями втекали ещё смех и гомон топчущихся у фонтана абитуриентов. Припомнив план здания, я пришла к выводу, что окна кабинета отца тоже должны выходить на эту сторону: папеньке выделили огромный кабинет. Правда, как я успела рассмотреть, это был переделанный чердак. Но моему гению понравилось его отдалённое от шумных коридоров расположение.
