– Отпустите! Мы все уладим!
Воролов разогнулся и отступил на полшага назад.
– Кто вы? Что вам нужно? – поручик вытирал разбитый нос рукавом рубашки.
– У меня к вам дело по поводу событий второго октября сего года.
Губы поручика задрожали:
– Я все понял, господа. Позвольте объясниться…
– Незамедлительно! – поднял его за воротник Азаревич.
– Я же обещал вернуться! Я обещал жениться, да! И я непременно это сделаю! Parole d'honneur, господа! Честное слово! Parole d'honneur!
– Так-так, – воролов ослабил хватку.
Беглец, шмыгая носом и вжавшись в спинку диванчика, тем не менее, пытался принять на нем независимую и горделивую позу. На его пышных усах уже багровели комочки спекшейся крови, но он этого не замечал.
– Я не обманывал mademoiselle Ольгу! Наши чувства искренни и взаимны! – его голос сорвался на фальцет.
– Почему тогда сбежали?
– Вот ее бы и спросили, – поручик попытался приосаниться и нарочито раскованно закинуть ногу на ногу.
– Я спрашиваю вас.
– Я на той неделе получил назначение в двести семнадцатый ковровский полк. Выехать должен был первого числа. Но сначала я должен был объясниться с mademoiselle Ольгой! Mon Dieu! Господи, ну должны же вы понять! Это же вы, все ее семейство, запретили мне появляться в ее доме! Но это ничего! Знайте: это для нас ничего не значит! Слышите? Ничего!
– Не только слышу, но и вижу. Сразу в бордель изволили направиться?
Поручик испуганно посмотрел на Азаревича.
– Если вы ей скажете, то я буду все отрицать! Я же согласен! Я женюсь! Я ей обещал через месяц в отставку подать! Вы же за этим приехали? Вы… Кто вы? Родственник, слуга, сыщик?
Но Азаревич уже потерял к своему собеседнику всякий интерес. Он посмотрел на Анненского, который все еще стоял, вжавшись в стену, и бросил ему:
– Пойдемте, Аполлон Григорьевич!
– А как же Зиночка? – пролепетал антрепренер.
– Зиночка? – удивился в своем углу поручик.
– Пойдемте! Этого достаточно, – устало повторил Азаревич и направился к двери.
Они прошли обратно темным коридором. Теперь смешков, голосов и возни уже не слышалось.
В шляпной мастерской за прилавком стояла та самая дама в изумрудном платье. Сейчас ее плечи были укрыты полупрозрачной косынкой мышиного цвета. Она была явно взволнована, но старалась не показывать этого. По другую сторону прилавка теребил в руках какую-то модную вещицу из кружева и перьев мужчина в щегольской норфолкской клетчатой куртке. При виде Азаревича и Анненского он положил шляпку на прилавок и вышел вслед за ними.
У кареты незнакомец догнал сыщика:
– Ваше высокоблагородие! Что прикажете доложить начальству?
– Доложите в Москву, что господин Анненский подозреваемого не признал. Я, в свою очередь, в докладе наверх отмечу расторопность ковровского полицейского участка. Благодарю вас! Вы были на высоте!
И Азаревич, ответив на прощальное приветствие полицейского агента, запрыгнул в экипаж.
– Все-таки это не он, – вздохнул у него за спиной антрепренер.
– Не он. Тем не менее, Аполлон Григорьевич, со своей ролью в освидетельствовании личности этого типа вы, будем считать, справились. Так что позвольте поздравить вас с премьерой! – и воролов протянул Анненскому руку, помогая тому забраться внутрь.
«Было бы с чем поздравлять! К чему мне эти незаслуженные овации?» – мрачно думал антрепренер, утопая в мягком сиденье. Он всю дорогу более не проронил ни слова и лишь глядел сквозь залитое дождем окно кареты на то, как проплывает мимо серая грязная улица, ведущая к вокзалу.
