Ворота Сурожского моря - страница 22

– Кто такие? Косой, ты, что ли?

Иван выпрыгнул из струга на землю:

– Знамо, я. С товарищами. Буди атаманов, добычу принимать будут.

– Это я зараз, – освещенная факелом голова на башне дернулась и исчезла.

Казаки, не опасаясь намочиться, быстро попрыгали в воду – дома почти, у родных очагов обсушатся. Навстречу им из камыша уже выходили осмелевшие казачата:

– Дядя Иван, побили турок? – к ним приблизился паренек лет двенадцати.

За ним ковылял мальчонка поменьше. Оба остановились, с любопытством разглядывая товар, выгружаемый на берег.

– Богато взяли!

– А то! – Муратко пригляделся к старшему. – Никак, Иван, Рази сын?

– Ага. А это Степка, брательник мой.

Белобрысый мальчонка, засмущавшись, ковырнул ногой, показав затылок с хохолком.

Муратко, хмыкнув, взъерошил его шершавой ладонью:

– А Егорка не с тобой?

– Со мной, а как же. Мы тут раков ловим.

Из темноты, услышав знакомый голос, степенно выступил высоченный стройный парнишка, ненамного старше Ивана.

– Батя, ты? – ломающимся голосом уточнил он.

– Знамо, я.

– Здорово, – слегка смущаясь посторонних, парень обнял отца.

– Здорово, сынка. Видал, скоко мы родичей ослободили, – он махнул рукой на неловко столпившихся бывших невольников. – Надо их на ночь разместить, но сначала покормить – голодные.

Косой, скинув с плеч тюк, остановился около отца с сыном:

– Веди их в курень гостевой, Михайла Иванов в городе?

– Нема Татаринова, на Монастырском городище – войско готовит.

– Ну, тогда старшину найди. Он знает, что делать.

– Добре, – Егорка, окинув сочувственным взглядом изможденных галерных гребцов, первым зашагал к открывающимся воротам городка. Валуй про себя отметил странность: вроде спросил про Иванова, а ответили про Татаринова. Решив при возможности поинтересоваться у казаков о фамилии атамана, он поспешил за остальными.

Из распахнутых ворот уже выскакивали радостные казаки.

Егорка привел бывших пленников в небольшой барак, заваленный свежим сеном.

Махнув рукой, что можно было понять, как «размещайтесь», убежал за старшиной. Путило выбрался с ним – у него в Черкасске родственники. Пока старшина отсутствовал, крымский татарчонок Пешка – невысокий живчик, проданный на каторгу отцом за долги, – быстро распалил печь из тонких ивовых веток и кизяков, сложенных тут же. Космята, располагавшийся обычно с близнецами в каторге по соседству, приложил ладошки к печке с другого бока:

– А хорошо-то как на воле. Почти как дома.

– Ну, не скажи, – не согласился Серафим Иващенко – запорожский хохол, когда-то с оселедцем, давно уже обросший, как и остальные пленники. Не любили турки его хохол и, едва взяв раненого казака в полон, сразу срезали. – Дома завсегда лучше. У меня на Окрай-не мамо такие галушки варила, а… – облизав пальцы, причмокнул.

– Не трави душу, – Валуй подтянул портки. – А где тут у них отхожее место?

– За углом глянь, – ткнул кто-то пальцем в закрытую дверь.

Валуй, кивнув, отправился на поиски. С ним увязались еще несколько бывших невольников.

Борзята упал на застеленные сопревшим сеном нары. Раскинув руки, улыбнулся во весь рот:

– Хорошо-то как, братцы.

Космята отодвинул ногой сваленные рядом кизяки для топки. Присев перед разгорающейся печкой на освободившееся место, зацепил ногтем засохшую корку на лице. То ли под влиянием ворожбы Дарони, то ли время пришло, но сегодня с лица Космяты отвалились две небольшие корочки, обнажив нежную красноватую кожу. Парню не терпелось и от остальных отделаться.