Паря вот так над самим собой, я решил вдруг, что было бы неплохо получить на будущее некие доказательства своего текущего пребывания в столь странной ипостаси. Я решил пролететь на кухню и в деталях запомнить все, что там происходит. После я наведу справки у бабушки и дедушки и пойму, причудилось ли мне все это или же я и впрямь парил в воздухе.
Сказано – сделано. Я двинулся с места, лететь было легко и приятно. Как в компьютерной игре-авиасимуляторе, только без сложных команд, кнопок, джойстиков и без какой-либо физики полета. Простое движение в пространстве, ничего лишнего. Я вылетел из зала. Дверь открывать не пришлось, я просто просочился сквозь стекло. Почему-то я был уверен, что именно так и нужно делать – проходить сквозь предметы. Затем я повернул налево в коридор, пролетел еще метр и вновь повернул налево, в кухню. Там я увидел ту самую картину, которую и должен был увидеть. Картину, которую я должен был запомнить. Дедушка стоял в семейных труселях и майке возле раковины и сосредоточенно мыл посуду. Бабушка жарила у газовой плиты блины сразу на двух сковородках. Я медленно пролетел мимо деда в надежде миновать бабушку и вылететь в окно. А кто на моем месте не захотел бы полетать на свободе, а не в ограниченном пространстве квартиры? К сожалению (а может, и к счастью), моим планам не суждено было сбыться. Подлетев к бабушке, я увидел, как она насторожилась и прислушалась.
– Вить, ничего не слышал? – спросила она, отвлекаясь от своих сковородок.
– Чего? – дедушка выключил воду и тоже прислушался.
– Ничего. Ты грохот не слышал? Что-то там Гришка наш заворочался… Пойду, проверю.
И с этими словами бабушка пошла прямо на меня. Я растерялся, опешил. Полёт, конечно, полётом, но делал я это впервые, так что увернуться от внезапно возникшей передо мной преграды не смог. А дальше все было, как в страшных фантастических фильмах. Увернуться ты не можешь, а через тебя проходит живой человек. Вернее, это ты пролетаешь сквозь него, наблюдая попутно все его внутренности. И это в четырнадцать-то лет! Было страшно. Но еще более страшным оказался крик бабушки из комнаты, оттуда, где лежало мое брошенное тело:
– Мать твою, Гришка, что ты тут натворил!
И вот этот крик бабушки вместе с привычным чувством вины, настигающим, если ты накосячил и этот косяк внезапно всплыл, заставили меня буквально за секунду обратно втянуться в свое тело. Выглядело это, как в обратной ускоренной перемотке. Раз – и меня просто внесло обратно в свой организм. Тут-то я и понял, что за тепло растекалось у меня по всему телу и почему, собственно, бабушку взволновал не факт моего обморока, а другая вещь. Я очнулся с тем самым горшком на голове. Все содержимое горшка я, разумеется, вылил на себя и на огромную перьевую подушку. Вот именно из-за этой подушки бабушка-то и взбеленилась.
Странные приоритеты, скажете вы, но я за бабушку свою затуплюсь. Во-первых, она не могла знать, что именно произошло. Для нее я встал, пописал, опрокинул горшок на голову и лег обратно спать. Более того, я облил своей уриной самое ценное, что было на тот момент в ее доме из постельного белья – подушку из натурального гусиного пуха, сшитую ею в незапамятные времена собственноручно, а затем еще несколько раз так же собственноручно перебранную и перешитую. Намочить такое чужой мочой означало для нее перечеркнуть труд всей ее жизни. Это сейчас все просто – сходи в «Икею» да купи себе подушку, а тогда подобные вещи были на вес золота и являлись достоянием семьи и приданным. Во всяком случае, в мире моей бабушки было именно так.
