У бойких и крутых парней аж дух захватило от удивления. Какое нахальство! В течение одного часа, из той самой компании! Может, они специально бросают вызов «настоящим парням»? Два раза подряд так откровенно нарушать внутренний порядок городка? Ну, знаете ли!
На этот раз пошел другой парень. Но этот ничего не говорил. Собака получила быстрый сильный удар в подбрюшину.
Не всегда в кабаках российских городов разъяснительную работу проводят именно таким образом, но тут ведь одному уже объяснили, пора бы понять.
А бедный выпивший Пес породы чау-чау ничего не понял и ничего такого не ожидал. Если бы убегающий Шпион предупредил его хоть полусловом… Да и Вечный Дед ничего не сказал. Собака ведь действовала из лучших побуждений, самых теплых чувств, вон даже стихи Есенина заказала. Чтоб радость и самой, и другим. А главное – хотела доставить радость этой таинственной девушке. Собаке казалось, что существует какая-то глубокая связь между этой девушкой и стихами Есенина.
Собака обалдело дотащилась до столика и упала в кресло. Женька с пронзительной русской грустью пел: «И журавли, печально пролетая…», а Вечный Дед не бил Собаку по лапам, когда та схватила графинчик с водкой и фужер.
«И журавли, печально пролетая, уж не жалеют больше ни о ком…» – Женька спел песню до конца. Песня прозвучала. У Собаки танец не получился, но и никто другой не танцевал, все слушали Есенина. После песни Соня прошла через зал, легонько кивнула, попрощавшись с музыкантами. Прозвучала песня про журавлей, а у Сони завтра начнется «Чайка». Десять спектаклей подряд. И закрытие сезона. А что потом? Лето ли? Я ли? «Я стала старше на много, много лет. После гроба с Сергеем, привезенного с войны, после водки, сигарет и Женьки. После „Чайки“. После „Чайки“ я постарела на много лет», – так думала актриса Соня Гардина, слушая песню. Так думает она сейчас, выходя из ресторана.
Незнакомая девушка, которая недавно казалась столь романтичной, в полной тишине прошла через зал и вышла в дверь. Дед, Собака и Потаскуха ошарашенно глядели ей вслед. «И журавли, печально пролетая…» Собака все не могла прийти в себя. Может быть, по недоразумению, но заказала еще раз ту самую песню.
На следующий день странных гостей – Вечного Деда и его свиту – в городке никто не встречал. Скромный бусик «форд» стоял все там же, у гостиницы, но от странной свиты ни слуху ни духу. Поползли разные слухи, люди припоминали, как Дед и Потаскуха тащили перепившую Собаку в гостиницу, как потом их еще видели вместе в городе, кто-то слышал, как они разговаривали по-русски, значит, Вечный Дед никакой не иностранец, только хочет таким казаться, играет в какую-то свою игру, и кто его знает, может, это крупный бандит, объявившийся в здешних местах… Уже поговаривали и о том, что «местные парни» их прикончили, так как оказалось, что это шпионы, засланные конкурирующей группировкой. Ведь уже в ресторане было заметно, что все плохо кончится. Местные хотели шпионов угробить еще в ресторане, а потом решили сделать это потише, поспокойнее.
Те, кто целый день выслушивал такие и тому подобные речи, а потом вдруг увидел странную четверку в фойе театра перед началом «Чайки», глядели на них как на привидения. Они явились в театр раньше других, до начала еще более получаса, а они прилежно сидят рядышком на скамье у кассы. Все они выглядели довольно скомканными, но особенную жалость вызывал Пес породы чау-чау, которого местные прозвали Собакой. И некоторые местные радовались от всего сердца, увидев странных чудаков. Те ведь уже успели стать как бы немножко своими. Вчера о них весь город говорил, сегодня говорят еще больше… Были среди здешних даже такие, кто смахнул слезу, услышав, что их вроде прикончили. Ведь уже и не такие чужие, второй день в городе.
