– Сволочь! – от души выругалась я, сидя на земле и вытаскивая из волос какую-то ветку. Сволочью, разумеется, была коварная палка. Попалась же мне под ноги, а!
Приземление было довольно мягким, и я не ударилась, зато телефон вывалился из рук и затерялся где-то в сухой траве, припорошенной снегом. Хорошо еще, что свидетелей моего позорного падения не оказалось – так поздно в субботу учились только мы.
– Чтоб тебя, – злым шепотом пожелала я проклятой палке переломиться и, спешно отряхиваясь, стала искать телефон. Поиски особой плодотворностью не увенчались, и я облазила всю землю под парой елок, прежде чем отыскала телефон. При этом умудрилась порвать новенькие колготки – как, ума не приложу. Когда я увидела телефон и цепко его схватила, подул ветер, и прядь моих длинных темно-русых волос благополучно запуталась в еловой лапе. Пришлось распутывать – несколько волос так и остались в иголках навечно. Дурдом.
Я хотела было уже встать и отряхнуться, однако вдруг услышала голос Васьки и притаилась. Не хотелось вылезать из-под елки при ней. Представляю, как это будет выглядеть – я лохматая, взъерошенная и вся в снегу. Вот Васька обрадуется. Лучше тихонечко пережду, чем позориться в глазах врага.
– Пожалуйста, подожди! – закричала Окладникова, и я с содроганием сердца подумала – а вдруг это она мне?!
– Олег, прошу! Олег! – стал громче ее голос, и я с облегчением выдохнула – кем-кем, а вот Олегом я себя никогда не считала.
Раздались спешные шаги, и из-за угла корпуса вырулил этот самый Олег, лицо которого скрывала тень, и единственное, что я хорошо разглядела, были очки. Следом за ним бежала растрепанная Васька в одном платье, без верхней одежды. Я отползла чуть дальше, чтобы Окладникова меня не заметила – кажется, намечалось что-то весьма интересное. Наверное, сейчас я узнаю, почему Окладникова ревела – наверняка поссорилась со своим парнем.
– Олег! Остановись! Давай, поговорим! – вновь выкрикнула Васька ему в спину. Я никогда не слышала в ее голосе столько мольбы.
Беги, Олег, беги! Иначе она тебя догонит и тебе крышка.
Молодой человек, конечно же, не слышал моих мыслей, надо сказать, весьма здравых, и замер в нерешительности. Широкие плечи его дрогнули. И он все-таки обернулся. Василина подскочила к нему, умоляюще заглядывая в глаза и хватая за руки.
Меня, притаившуюся в компании с елками, ни он, ни она, к счастью, не замечали.
– Ты не можешь так поступить! – говорила Василина, захлебываясь в своих чувствах, словно в воде, и хватая ртом воздух.
– Прости, – тихо, но твердо сказал Олег, опустив лицо в землю. Тембр у него оказался приятный, глубокий, не то, что комариный писк Окладниковой.
– Это неправильно… Не бросай меня, не бросай, – твердила она с мольбой.
– Мы не можем быть вместе. Прости меня. И отпусти. Это все, что я могу тебе сказать, – повторил Олег настойчиво. Голос его не был таким же жалким, как у Василины, но и веселым его назвать было трудно. Я лишь хмыкнула – думала, что это ссора, а они расстались. Забавно.
– Ты не можешь все разрушить! Не можешь, не можешь, не можешь!
– Разрушить то, что уже было разрушено, невозможно, Василина. Возвращайся в корпус. Заболеешь, – тихо и устало сказал он.
– Ты же знаешь, что я люблю тебя! Почему ты так со мной? Почему?! – И Окладникова, не в силах больше контролировать себя, стала бить Олега по груди и плечам. Бить и рыдать навзрыд. Я поежилась. Никогда не думала, что стану свидетельницей истерики Васьки. Даже толком злорадствовать не получалось.
