– Понятно, – протянул князь. – А вы что скажете? – обратился он к стоящим рядом.
– Все правильно Буйша сказал, на Димитра напали, и мы пришли к нему на помощь, – закивали они.
– И кто же этот глупец, что в моем городе подобное устраивает? – громко произнес Владимир.
Добрыня, до этого стоявший недвижимо рядом с Владимиром, махнул рукой и кому-то в толпе подал знак. И двое дружинников подскочили к Всеславу, схватив за руки, выволокли его к князю.
– Кто же ты такой, лицо вроде знакомое, а припомнить не могу, – пробормотал князь, внимательно всматриваясь в Всеслава.
Добрыня нагнулся к Владимиру и что-то прошептал.
– Значит, ты Всеслав, сын Людевита. И почто ты решил напасть на грека, да еще и посреди белого дня? Твой отец вообще знает об этом? – сурово произнес Владимир, уставившись на Всеслава.
Всеслав утерся и медленно поднялся на ноги, было видно, что ему тяжело это далось.
– Нету отца, умер он, – тяжко произнес он. – Убили его, – с каким-то ревом произнес он. – Я знаю, это ты сделал, ты, – и Всеслав начал тыкать в меня пальцем.
– Ой, дурак, – пробормотал я себе под нос, качая головой.
Взгляды всей толпы скрестились на мне.
Тяжко вздохнув, я влез на площадку.
– Здрав будь, княже, и вы, люди новгородские, звать меня Яромиром, я друг Димитра, вместе мы торговлей занимаемся, а еще я лекарь и людей могу даром своим лечить, о том многие ведают. А то, что Всеслав сказал, то лжа и поклеп. Мы на пиру с ним бились уже раз, за словеса его срамные, да я смотрю, он не уймется. Оклеветать меня хочет.
– Врешь, собака, это ты его убил, я знаю, – дернулся в мою сторону Всеслав, только дружинники его удержали.
Князь же только хмыкнул на мои слова, а Добрыня сделал непонятный мне жест головой и запустил пятерню в свою бороду.
– Сам ты пес смердящий, одна лжа из тебя и льется. Вон на торге бабы тоже болтают, что это чуть ли не я Добрыню отравил. Только на пиру том меня не было, да и в городе тоже, когда это случилось. Как же твой отец умер, да и как я, по-твоему, это сделал? – с ухмылкой произнес я.
– Вечером ему плохо стало, вышел из подворья, да и упал, пошевелиться не мог, – со слезами произнес Всеслав. – Это ты его убил своим мерзким колдовством, я знаю, – заверещал он.
– Вот оно как, мерзким колдовством, значит, – нахмурился я. – Это не колдовство, а дар божий, и убивать им нельзя, только лечить можно. Им я и Добрыню лечил тогда. Да и почто мне его убивать, что же он мне плохого сделал? Мы с ним вроде один раз то и виделись.
Всеслав ничего не ответил на мои слова, только заскрежетал зубами.
– А если бы его решил извести, сделал бы это в бою. Грудь в грудь, а ты, видать, от его смерти умом и повредился. Али еще чего есть, кроме слов твоих помойных?
– Ты это сделал, я точно знаю, – вновь начал бесноваться Всеслав.
– Значит, нету. Совсем ты скорбен умом, Всеслав. Княже, я прошу справедливости за слова эти. Нет моей вины в смерти Людевита.
После моих слов по толпе разлилась тишина, а спустя пару секунд, как люди переварили услышанное, толпа начала бесноваться. Кто орал, что Всеслава надо на кол посадить и по миру всю семью Людевита за такое пустить, кто-то требовал моей крови и говорил, что я злой колдун.
– Тихо, – поднял руку князь. – Послушал я тут и только диву даюсь. Людевит был уважаемым и умным человеком, жаль, сын не в него пошел и, видимо, действительно умом повредился. Раз такое учудил. Виновен он, вот мое слово. Димитр, на тебя напали, какой виры ты хочешь?
