Они учили детей русскому языку и русской литературе. И попутно – своей вере, где главным был завет: смысл жизни – в том, чтобы узнать как можно больше интересного и полезного и добавить к этому интересному и полезному что-то еще и свое.
С тех далеких лет они душой и сердцем приросли к городу. Маринский любитель-краевед Орешкин как-то говорил Дамаскину: когда биополе места – а любое место имеет биополе – совпадает с биополем живущего на нем человека, между человеком и местом возникает комплиментарность. Григорий Васильевич тогда внимательно выслушал краеведа, но свою любовь к Маринску объяснял проще: в этом городе прошли молодые годы – время, когда хочется всего и на все хватает сил.
Сейчас Полович носил густую, чуть вьющуюся, но уже побелевшую шевелюру. На лице его, всегда гладко выбритом, все было несколько крупнее нормы, что, однако, не только не портило лицо, но, по оценкам женской половины администрации, даже добавляло Половичу мужской привлекательности. Роста Полович был среднего, фигурой напоминал спортсмена, уже забросившего тренировки, – еще сохранившимся стремительным движениям заметно мешал выдающийся животик, из-за которого зам Дамаскина вместо брючного ремня год назад под пиджаком стал носить разноцветные подтяжки.
– …Что-то случилось, Гриша?
– Случилось, Марк. Только что у меня был симпатичный гость…
Дамаскин рассказал о визите строителя дорог. Не удержался от восклицаний:
– Представляешь, Марк! Автобан когда еще будет построен, а у нас нынешним летом – асфальт на центральной улице, минеральный бассейн! Бесплатно! У бассейна соорудим городок для детей – песочницы, качели, разобьем еще один парк…
Полович в ответ скупо улыбнулся не разжимая губ – Марк Семенович принадлежал к тем осторожным людям, которые, прежде чем во что-то поверить, сначала обязательно должны это «что-то» хорошо проверить.
– Воскресник говоришь?
– Воскресник! Как когда-то! Помнишь, вокруг педучилища высаживали деревья…
Полович потеребил на голове курчавую седину.
– Недавно проходил мимо тех деревьев, вокруг каждого – гора окурков!
– Балбесничает молодежь.
– Нормальное государство ни в чьи руки не отдаст армию, прокуратуру, полицию, разведку. Почему воспитание сейчас отдано в руки мерзавцев? – вдруг разгорячился Марк Семенович. – Смотришь вечером телевизор – сплошной самодостаточный маразм!
– Не смотри. Или захотелось цензуры?
– Когда-то главным цензором в России был Иван Александрович Гончаров!
– Когда-то… когда-то мы были молодыми. Помнишь девушку Леру – несчастье мое…
Полович упрямо повел подбородком:
– Кто теперь читает стихи?!
Дамаскин покривил рот – вспомнил, наконец, что к Половичу он пришел вовсе не для разговора о стихах.
– Почему ты такой скучный, Марк? С тобой впору отправиться в еловый лес – выбирать елку, чтобы повеситься. А воскресник…
– Воскресник, Григорий Васильевич, – твоя очередная романтическая утопия! Наш народ… – Полович кивнул на окно, не договорив, поспешил взять в руки лежавшую на столе бумагу: – Письмо, Гриша, свежее, еще пахнет почтой: «Уважаемые слуги народа! Где новая школа, почему до сих пор так и не побелили клуб – стоит грязный, как конюшня? Почему не отремонтированы уже готовые разрушиться магазин на улице Кооперативной, городская больница? Был в районе колхоз (между прочим, при черноземе-то не голодали!) – развалили; было педучилище – закрыли…»
Дамаскин вспыхнул порохом:
