– На религиозного – нет. Это уж точно. Потому что на самом деле перед нами фанатик резца, – ответил Отшельник. И, пристально проследив за нервным движением пальцев «Зомби-08», спросил его: – Тебе уже приходилось вырезать такие «распятия»?
– …Вырезать, – откликнулся тот, слегка приоткрыв глаза.
– Твой отец и дед были резчиками по дереву?
– Отец, дед… Вырезали из липы.
Отшельник и Штубер переглянулись.
«Вот это он и есть – перст Божий! – прочитывалось во взгляде Ореста. – Сам Господь послал мне этого человека».
«Ну, кому именно и ради чего он послал этого человечка – нам еще предстоит выяснить», – мысленно возразил ему барон.
– Он даже запомнил, что вырезали из липы! – обратил Отшельник внимание барона. – Самая мягкая, податливая древесина, вырезать из которой любо-дорого. Потомственный резчик, выходит. Родовое ремесло. Родственная душа, – выплескивал Гордаш все то волнение, которое накапливалось в эти минуты в очерствевшей и наполовину обездушенной душе зомби.
– Те двое резчиков, которые уже работают с вами, на зомби вроде бы не похожи, – молвил штурмбанфюрер.
– Верно, те – из обычных пленных. Да только не резчики они, не скульпторы, а самые обычные камнетесы. Хотя и достаточно умелые.
– Уж не собираетесь ли вы создавать здесь артель камнетесов и скульпторов, Отшельник?
– Если этот зомби окажется настоящим резчиком, не попрошу больше ни одного пленного, – заверил Орест. – Кстати, как зовут этого человека?
– Все зомби проходят у нас под номерами, – напомнил ему Штубер.
– Не могу я к мастерам своим обращаться «по номерам». Тем более – к мастерам, которым выпало создавать целую галерею регенвурмлагерных «Распятий». Кстати, они так и могут остаться в анналах искусствоведения под определением «Регенвурмлагерное распятие номер один, два и так далее…».
– Ну, относительно того, что они были «лагерными», – покряхтел Штубер, – еще следует подумать. Времена-то будут другими. А вот что касается имени скульптора, то чего уж проще? Коль уж речь зашла о библейских реалиях, зовите его просто… Понтием Пилатом[9], что прекрасно будет восприниматься не только в библейском контексте, но и в русле идеологии нашего с вами национал-социализма, – снисходительно ухмыльнулся барон. – Согласитесь, бывший семинарист, что так бичевать и с таким сладострастием распинать иудеев, как это позволял себе Понтий Пилат, никто больше не решался. Так что стоит ли по этому поводу создавать себе проблемы?
– Не знаю, согласится ли с этим история Иудеи.
Со столь же снисходительной улыбкой Штубер вместе со своим адъютантом Родлем провел «распинателей» к выработке, в которой они должны были создавать первое «Распятие». Как и во время предыдущего визита сюда барона[10], камнетесы встречали своего мастера со слегка склоненными непокрытыми головами, а слушали его с каким-то особым благоговением, как слушают лишь очень почитаемого пастыря. Вырубленная ими из большого каменного монолита заготовка теперь уже более четко очерчивала контуры будущего креста и даже контуры некоего подобия тела страдальца, чем они просматривались во время предыдущего появления здесь штурмбанфюрера СС Штубера.
С минуту, при свете двух мощных прожекторов, барон придирчиво осматривал это «недоношенное» творение рук человеческих, не произнеся ни слова. Затем так же придирчиво осмотрел камнетесов. Он помнил, как во время прошлой инспекции этой выработки один из подмастерий, худощавый и радикулитно согбенный, в произношении которого четко улавливался белорусский акцент, недовольно проворчал::
