Чарли посмотрела на телефон-автомат и резко «толкнула» его.
От усилия она едва слышно крякнула и прикусила нижнюю губу: ей нравилось это ощущение сжатия. Нет, никакой боли она не чувствовала. «Толчки» доставляли ей удовольствие, и боялась она другого: полюбить эту опасную вещь.
Чарли послала новый импульс, совсем слабенький, и из щели возврата монет полился поток серебра. Она попыталась подставить пакет, но опоздала: большинство пятаков и десятицентовиков уже рассыпались по полу. Она наклонилась и принялась их собирать, то и дело поглядывая на зал через стеклянную дверь.
Собрав мелочь, Чарли перешла в следующую будку. Военный все говорил. Вновь открыл дверь, выставил ноги и закурил.
– Сал, Богом клянусь! Спроси своего брата, если не веришь мне! Он…
Чарли закрыла дверь своей будки, отсекая пронзительный голос. Даже в семь лет она могла отличить вранье от правды. Посмотрела на телефон-автомат, и мгновением позже тот выдал всю мелочь. На этот раз пакет оказался на месте вовремя, и монетки с музыкальным позвякиванием посыпались на дно.
Когда Чарли закончила, военный уже отбыл, и она перешла в его будку. Сиденье еще хранило тепло, и, несмотря на работающий вентилятор, внутри противно пахло сигаретным дымом.
Монетки высыпались в пакет, и Чарли перешла в следующую будку.
Эдди Дельгардо сидел на эргономичном стуле из жесткой пластмассы, смотрел в потолок и курил. Сука, возмущался он про себя. В следующий раз дважды подумает, прежде чем решит не раздвигать свои чертовы ноги. Эдди то, Эдди это, Эдди я больше не хочу тебя видеть, Эдди как ты можешь быть таким жесто-о-оким. Но он изменил ее мнение насчет этой древней присказки «я-больше-не-хочу-тебя-видеть». Он находился в тридцатидневном отпуске и теперь собирался в Нью-Йорк, Большое Яблоко, осмотреть достопримечательности и совершить турне по барам для одиноких. И рассчитывал, что по возвращении Салли сама станет большим, созревшим яблоком, созревшим и готовым упасть. С Эдди Дельгардо из Марафона, штат Флорида, отговорки вроде ты-совсем-меня-не-уважаешь не катили, и если она и впрямь поверила трепу, будто он сделал себе вазэктомию, это послужит ей хорошим уроком. А потом, если хочет, пусть бежит к своему братцу-деревенщине, школьному учителю. Эдди Дельгардо к тому времени будет сидеть за рулем военного грузовика в Западном Берлине. Он будет…
Его наполовину гневную, наполовину приятную цепь грез нарушило ощущение тепла, идущее от стоп. Словно пол внезапно стал горячее на десять градусов. И тепло это сопровождалось странным, однако знакомым запахом… Пахло еще не горелым, но… возможно, паленым?
Он открыл глаза и первым делом увидел девочку, семи или восьми лет, по виду изрядно уставшую, которая раньше крутилась около телефонных будок. Она несла большой бумажный пакет, подсунув руки под дно, словно внутри лежали продукты или что-то еще.
Но куда больше его занимала не девочка, а собственные стопы.
Тепло, которое он ощущал, сменилось жаром.
Эдди Дельгардо посмотрел вниз и закричал:
– Матерь Божья!
Его ботинки горели.
Эдди вскочил. Головы уже поворачивались к нему. Какая-то женщина, увидев огонь, отчаянно завопила. Два сотрудника службы безопасности, лениво болтавшие с кассиршей «Аллегени эйрлайнз», оглянулись, чтобы понять, в чем дело.
Эдди Дельгардо не обращал на это никакого внимания. Мысли о Салли Брэнфорд и будущей мести за отвергнутую любовь как ветром сдуло. Его армейские ботинки весело пылали. Занялись и манжеты зеленых брюк. Он понесся через зал, оставляя за собой дымный след, словно им выстрелили из катапульты. Женский туалет находился ближе, и Эдди, обладавший исключительно обостренным инстинктом выживания, врезался в дверь и без малейших колебаний проскочил внутрь.
