Меня убить было мало. Вода приближалась всё быстрее и быстрее, а я даже сигнал бедствия подать не мог. Радиостанция не работала. Прыгать с парашютами уже поздно. Да и бесполезно. Потому что, выбравшись из ледяной воды в индивидуальную резиновую лодку, при температуре воздуха минус четыре градуса, прожить удалось бы не больше двух часов. Внутри меня все похолодело.
«Чёрт, это же конец. Я ведь на воду никогда не садился. Что будет, если перед приземлением я неправильно оценю расстояние от самолёта до поверхности моря? Глупый вопрос. Что будет? Что будет? Любой лётчик тебе скажет, что будет. Мы взмоем без тяги двигателей на восемь-десять метров над водой, а затем, потеряв скорость, рухнем на воду. При всей своей кажущейся мягкости и текучести она окажется для нас жёстче бетона. Фюзеляж треснет вдоль заклёпочных швов, плоскости и хвостовое оперение сразу отлетят в стороны, позвоночники членов экипажа, не выдержав вертикальной перегрузки, противно хрустнут, разрывая спинной мозг в нескольких местах. И мы быстренько пойдём ко дну, в ясном сознании и с парализованными конечностями».
Картина вырисовывалась не завидная. Сердце сдавил страх. Плечи самопроизвольно передёрнулись и к горлу подкатила тошнота. Я посмотрел на правого лётчика. Лейтенант вцепился в штурвал так, что пальцы под ногтями стали белые как мел. Его бледное лицо покрывали крупные капли пота.
«Во, парадокс. Ни кровиночки на лице, а он мокрый как из парной вышел. Интересно, я также выгляжу или ещё хуже?»
Это мысль вытеснила из моей головы собственные переживания.
Я взялся за штурвал, слегка качнул его влево-вправо и в полной тишине спокойным голосом сказал своему помощнику:
Отпусти.
Он убрал руки на колени и закрыл глаза.
«С жизнью прощается», – успел подумать я, стараясь выбрать место для посадки более-менее чистое от льдин.
Перед самой водой потянул штурвал на себя. Самолёт уменьшил скорость снижения, фюзеляжем коснулся воды и, топя отдельно плавающие льдины стеклянным носом штурманской кабины, заскользил по поверхности Тихого океана.
Приводнение прошло удачно. Теперь главное было как можно быстрее покинуть самолёт.
Пока я занимался посадкой, два штурмана, покинув свои рабочие места, встали между мной и правым лётчиком в ожидании открытия аварийных люков. Люки находились за нашими спинами на потолке кабины. Как только самолёт остановился, мы со вторым пилотом отъехали в своих креслах назад и почти одновременно сбросили люки. Я выбрался из кабины первый и не дожидаясь пока правый лётчик поможет штурманам взобраться на фюзеляж побежал к хвосту самолёта.
Автоматическая система выброса надувного плота сработала исправно. От баллона сжатого воздуха, входившего в комплект коллективного спасательного средства, оранжевый домик надулся и плавал рядом с самолётом. Я достал из комбинезона нож, отрезал шёлковую верёвку, удерживающую его от свободного плавания, намотал её себе на руку и, подтягивая плот за собой, пошёл к носу самолёта.
Три члена экипажа стояли у кабины и готовились спускаться с фюзеляжа на крыло. Лёгкие волны изредка перекатывались через его поверхность. На переохлаждённом металле образовалась тонкая ледяная корка. Только я подумал о том, какую серьёзную опасность представляет гладкий и скользкий алюминий, как на крыло спрыгнул правый лётчик. На покатой плоскости его ноги выскользнули из-под тела. Он упал на спину. Покатился по крылу вниз. Взмахнул несколько раз руками, пытаясь хоть за что-то зацепиться и с криком отчаяния ушёл под воду. Зимняя меховая куртка, тёплый комбинезон и высокие кожаные сапоги на собачьем меху не оставили ему ни одного шанса хотя бы на несколько секунд удержаться на поверхности.
