– Значит, – начал он, – вы не считаете возможным передавать архив в Советский Союз?
– Да, не считаю, – ответила я.
– В ваших рассуждениях есть большая доля правды. Оставим пока эту проблему и подождем. – И снова как-то изучающе посмотрел на меня. Весь день он ходил какой-то сосредоточенный, как будто размышляя о чем-то очень важном. В тот день мы с ним даже не беседовали. На следующий день погода в долине испортилась. Облака желтой пенджабской пыли повисли над ней, притушив яркое солнце и закрыв окрестные снежные горы. И там, вверху, образовалась какая-то странная пустота, как будто ни гор, ни солнца никогда и не было. Я смотрела на эту пустоту, и идти мне никуда не хотелось. Около виллы, как всегда, толпился народ. Сюда поднимались туристы, шумные компании студентов. Они останавливались у ворот виллы и робко спрашивали, здесь ли находится галерея картин Рериха. Как обычно, их встречал неизменно приветливый Святослав Николаевич. Он вел посетителей в комнаты первого этажа, где по стенам были развешаны гималайские этюды Николая Константиновича. Люди подолгу стояли у картин, удивлялись, что они написаны русским, а потом спускались вниз по склону к серому камню, на котором были высечены слова: «Тело Махариши Николая Рериха, великого друга Индии, было предано сожжению на сем месте 30 магхар 2004 года Викрам эры, отвечающего 15 декабря 1947 года. ОМ РАМ».
Когда, наконец, последняя группа покинула двор виллы, Святослав Николаевич подошел ко мне и задумчиво посмотрел куда-то вдаль.
– Давайте сходим в «Урусвати», – неожиданно предложил он.
«Урусвати» – так назывался Институт Гималайских исследований, созданный Рерихами после Центрально-Азиатской экспедиции.
– Разве что-нибудь сохранилось? – спросила я.
– Идемте, – и Святослав Николаевич направился к воротам виллы.
Мы поднялись по тропинке, вьющейся по некрутому склону, и метров через пятьсот оказались на небольшой площадке, поросшей ярко-зеленой травой. Здесь стояли два здания Института Гималайских исследований. На одном из них еще сохранилась вывеска: «Урусвати».
– Весь этот склон и роща, – сказал Святослав Николаевич, – принадлежат Институту. Двадцать акров земли, которую мой отец Николай Константинович отдал для этой цели. Вот в этом доме, – Святослав Николаевич показал на первый из них, – работали и жили зарубежные сотрудники Института, а в следующем были лаборатории.
Чуть в стороне, ниже по склону, виднелась груда камней, бывшая, очевидно, когда-то фундаментом какого-то строения. Оказалось, что там стоял дом, в котором жили тибетские ламы, помогавшие Юрию Николаевичу Рериху в его исследованиях.
Мы начали осмотр домов. Шаги гулко отдавались в пустых помещениях. Комнаты тянулись одна за другой. В одном из помещений мы остановились перед дверью. На ней висел массивный замок. Заржавевший механизм долго не поддавался. Наконец он со скрипом открылся. Мы толкнули дверь и оказались в большом зале. Свет с трудом пробивался сквозь плотно прикрытые ставни. Когда глаза привыкли к полумраку, я увидела повсюду ящики. Они громоздились друг на друге. Ящиков было много, их покрывал толстый слой пыли. По стенам стояли застекленные шкафы.
– Наши коллекции, – коротко бросил Святослав Николаевич.
Выяснилось, что здесь хранились коллекции, частично оставшиеся от Центрально-Азиатской экспедиции и собранные экспедициями самого Института. Богатейший научный материал, к которому несколько десятков лет не прикасалась рука ученого. В застекленных шкафах и ящиках находились ценнейшие этнографическая и археологическая коллекции. Орнитологическое собрание насчитывало около 400 видов редчайших птиц, некоторые из них сейчас уже исчезли. Ботаническая – полностью представляла флору долины Кулу. Геологическая – содержала немало редких минералов. Тут же были и зоологическая, фармакологическая, палеонтологическая коллекции.
