Проходит длинная зимняя ночь, светает. Тихо на рассвете, изморозь после снега появляется, туманом покрывает низкие места. За дальними белыми деревьями, на светло-синем небе, желтеет новый горизонт.
Расступается туманная дымка, освещает лесную округу. На рассвете самый сильный мороз, то, что за ночь накопилось: крепкий холод и лед, – все выходит наружу. С первый солнцем оголяется зимняя сущность. Белый сезон завершает свой годовой цикл.
Лежат олени на снегу, глаза приоткрыли, вся шерсть и морды у них в изморози. Собаки рядом с оленями, лежат своими ушами подрагивают. Поработали ночью собачки, отогнали бурого зверя.
Вышел пастух из чума, накормил собак, набрал котелок свежего чистого снега и вернулся в свое жилище.
На рассвете кочевники поднимаются. Хозяйка первой встает, огонь малый, почти угаснувший, сухими дровами разводит. Заботится она о своих домочадцах: воду из снега растапливает, греет чай для них утренний. Просыпаются дети, матери с отцом помогают. Завтракает все семейство, чай пьет из лесных трав. За чаем сидят, разговаривают. Отец со старшим сыном общается, дает ему разные поручения. Подрос уже старший, и два брата его, тоже подросли. Одна сестра пока еще маленькая, любимая дочка у своих родителей.
– Второй чум надо строить, дети взрослые уже, – проговорил Хозяин.
– А куда нам торопиться, в нашем чуме пока не тесно, – отвечала хозяйка. – Зимой, чем больше народу, тем теплее.
– И то верно, говоришь. Зиму вместе поживем, а к весне, по теплу, новый поставим, – согласился пастух.
– Оленей надо на новый чум вырастить, где столько шкур на него наберешь? Наш-то хороший: ни ветра, и ни мороза, – сколько лет на него растили, – покачала головой хозяйка.
– Потеплеет к весне, мы сосновой коры наготовим, и жердей нарубим. Будет новый чум для сыновей. Два чума рядом, – считай родовое кочевье!
– И не жалко тебе детей? – Под корой-то холодно, – возразила хозяйка. – Это ж не под оленьими шкурами.
– А чего, я молодой, когда был, – мы с таким чумом круглый год кочевали. – Привыкнут, поди.
– Хорошенькая привычка, – в морозе сидеть, – ответила ему жена.
– Если холодно будет, тогда к нам, в старый чум придут. – Кто же прогонит их, из родительского жилья? Взрослые сыновья уже, – пора жизни учиться, – не все же нам с тобой делать.
– Ну, если только на лето и на осень, – тогда ладно, – смягчилась мать. – А потом, по первым морозам, снова к нам. Переживала хозяйка за своих детей. Они для нее всегда маленькие, какие бы ни были – а все равно ее дети.
Старшие братья пили чай и слушали своих родителей. Не перебивали, не вмешивались во взрослый разговор. Позавтракали пастухи, планы обсудили и дальше кочевать собрались, потому, как ночью, прошлой, знак был природный от хищника.
Снялись с места пастухи, чум собрали и дальше покатили по лесным тропам и по дорогам. Едут, пока, ночь вспоминают беспокойную, знаки пытаются понять.
Нету случайных знаков в тайге. На каждое действие, на каждый звук и движение, – есть своя причина и свой особый смысл.
Едут кочевники дальше, оленями своими управляют. Великая тайга бескрайняя: – что на север, – что на юг, – что с востока на запад, – все одинаково, на многие километры, – все далекие дали сибирские.
Поет Душа у кочевника, радуется каждому новому дню. Можно многое увидеть, многому по пути научиться. Еще одну жизнь короткую пробежать, еще одну страницу в судьбе закрыть.
