Общее для шестнадцатого века такое положение вещей, кажется, заметно не изменилось в следующем веке в коронных поместьях, в староствах. Что касается частной собственности, то она держалась только в южной области, более недоступной для земледелия. На северо-западе, напротив, после наплыва колонистов, сделавшего менее необходимыми меры предусмотрительности, начиная с 1620 года мы видим в волынских имениях князя Острожского, что крестьяне обязаны были тремя или даже пятью днями работы в неделю, сверх разных натуральных повинностей. И, быстро развиваясь, эта система здесь, как и в Польше, довела до чудовищных размеров количество оброков и уплату податей натурою со стороны совершенно подавленных земледельцев; меры хлеба (osyp) и пары каплунов трижды в год; подати на ульи (oczkowe), на рогатый скот (rogate), на рыбную ловлю (stawszczyna), на пастбища (spasne), на сбор желудей (zolendne), на охоту (dziesiecina), на помол зерен (suhomielszczyna), и сверх того он должен был работать на собственника, так что крестьянину оставалось лишь урывками – не отдыхать, – но работать на собственном поле.
С другой стороны, свободная земля уменьшилась вместе с прогрессом колонизации, новые концессии захватили земли, уже отданные для свободной обработки, и распространили и на них режим барщины. Когда первые концессионеры заявляют о своем jus primi possidentis [право первого захвата], им противопоставляют отсутствие документов, доказывающих их права. Напрасно они ссылаются на конституцию, которая в 1659 году освободила владетелей от таких оправдательных бумаг: с того же года фаворит двора, палатин Брацлава, Ян Потоцкий, добыл себе привилегию требовать обратно kaduki, т. е. все вымороченные имения, за недостатком документов. И он пользуется этим правом.
С одной саблею в руке и с другими за спиной, казаки сопротивляются по большей части этому отобранию земель, и новые затруднения прибавились теперь к прежним. Остается еще указать на большую язву – last but not least – в польской колонизации: это эксплуатация очень большего числа поместий посредниками, по большей части евреями. В силу своей беззаботности или неспособности управлять непосредственно своими огромными latifundia, крупные украинские собственники прибегли к системе общих или частичных аренд, и можно себе представить, чем сделались в такой среде арендаторы израильского происхождения.
Нельзя даже приблизительно подсчитать число евреев, поселившихся в эту эпоху на обоих берегах Днепра. Нам приходится прибегнуть к указаниям, которые, однако, свидетельствуют о крайне быстром росте этого контингента: в Виннице, например, в Подолии, инвентари указывают пятнадцать подданных этой категории в 1569 году и семьдесят семей в 1604 году. К середине семнадцатого века евреи, эти первые жертвы казацких набегов, как кажется, кишели повсюду.
Повсюду они возбуждают к себе ненависть. Являясь кабатчиками, ростовщиками, купцами, евреи безжалостно эксплуатируют местное население. Но особенно они стали ненавистными в качестве арендаторов. В качестве такового еврей заменяет собою собственника во всех его правах. В одном контракте указано на то, что «светлейший синьор Авраам Шмойлович (sic) и его жена Рыкла, дочь Иуды», имеют право действовать при всех обстоятельствах loco domini. Таким образом, добытые ими права представляют собой на самом деле юрисдикцию без права апелляции как в гражданских, так и в уголовных делах. Происходя от литовского статута, jus vitae и necis, правда, в Польше никогда не признавалось юридически, но оно было освящено обычаем. Закон 1768 года служит тому доказательством, ставя как раз своей целью положить конец этому злоупотреблению.
