Водитель и пассажиры Ленд Крузера − два азербайджанца со своими девочками отделались легкими ушибами и царапинами, сработали подушки безопасности. Оказалось, что они спешили в загородный ресторан, отметить Рождество.
После похорон Егора Васильевича из Екатеринбурга приехала его сестра. Между женщинами произошел скандал. Сестра требовала, чтобы Таня немедленно освободила дом, так как никаких прав на него она не имеет. Беременная женщина наотрез отказалась. Сестра Егора Васильевича обратилась в милицию. Хорошо помог Михалыч. Нашел время, приехал в Дядькино, походил по дому, несколько раз подергал себя за нос, что свидетельствовало о напряженной работе его ума.
– Ладно, Семеновна, постараюсь тебе помочь. Из дому никуда не уходи, пока я тебе не позвоню. А то вселятся тут без тебя, замки поменяют, что тогда будешь делать да еще с животом?
На следующий день, вместо звонка явился участковый. От испуга у Тани подкосились ноги и чтобы не упасть, она схватилась за косяк двери.
– Татьяна Семеновна Кузнецова? − строго спросил человек в погонах.
– Да.
– В общем так, Татьяна Семеновна. Хоть Вы здесь не прописаны. Выселить Вас беременную без суда никто не имеет права. Поэтому, пока решения суда нет, можете жить спокойно.
– А когда будет суд? − испуганно спросила женщина.
Участковый пожал плечами, чему-то улыбнулся:
– Когда будет, тогда и будет.
Через полчаса позвонил Михалыч.
– Ну что, довольна? − раздался в телефоне его гортанный голос.
– Ой, спасибо, Михалыч, век не забуду! Должница теперь я Ваша.
– Ладно, ладно, как-нибудь рассчитаешься.
Потом Михалыч перевел ее в свой магазин, рядом с рынком, в подсобку. Месяц назад, проходя мимо нее, он неожиданно спросил:
– Танюша, а что ты думаешь делать с домом?
– С каким домом, Михалыч?
– У тебя что, их много? − перед ней сверкнули белые крепкие зубы. − В котором ты живешь сейчас.
– Та он же не мой!
– Правильно, не твой. Но когда родится ребенок, его можно туда прописать. Где-то он же должен жить, − и вновь крепкие зубы перед ее глазами.
– Так кто же мне это разрешит!
– Было бы желание, Семеновна. Только ты ж понимаешь, все это не за просто так, − и, сделав паузу, Михалыч добавил, − ты сейчас подпишешь бумаги, что разрешаешь мне продать твой дом, а когда родится ребенок, я помогу тебе его туда прописать.
– Так дом же не мой, как я могу тебе разрешить его продать?
– А это уже не твое дело. Твое дело подпись поставить.
– Ой, Михалыч, не знаю. Страшно мне как-то, − женщина потупила глаза, − мне подумать надо.
– Ну, думай, думай. Только смотри, а то как бы я не передумал.
А на следующий день Семеновна поняла, что значит, когда Михалыч тобой не доволен. Сразу пошли придирки, исключительно ей стала поручаться самая грязная и тяжелая работа.
Через две недели, все также проходя мимо, Михалыч поинтересовался:
– Ну что, надумала?
– Думаю, Михалыч, думаю, − опустив голову, прошептала женщина.
Таня и сама толком не понимала, почему упорствовала. Ведь понятно же было, что без всякой помощи, без знакомств она в том доме не останется. Пусть даже и родит ребенка. А так Михалыч продаст дом, а дом хороший, за него можно много взять. И ей же что-то перепадет. Квартиру в Москве, конечно, она не купит, но в том же Дядькино присмотреть что-то можно. Но что-то ее останавливало. Часто, лежа в постели, она долго лежала в постели с открытыми глазами и думала, что ей дальше делать. И все сходилось на том, что те бумаги надо подписать, а там будь, что будет. Но как только она закрывала глаза, перед ней возникали ослепительно белые, крупные, крепкие зубы Михалыча и ей становилось страшно. Страшно и все. И в этом безотчетном страхе, словно в зыбком болоте, прорастала и распускалась белым цветом, как зубы Михалыча, лилия − инстинктивная мысль − никакие бумаги подписывать нельзя. И с этой мыслью Таня засыпала…
