* * *
На следующий день Иван Петрович, закрыв плотно за собой дверь, сказал мне сухо и по-деловому, что со мной хочет побеседовать следователь, и заинтересован ли я в такой беседе? Боже, как я был ему благодарен! Доктор явно чувствовал, что беседы с милиционерами в наше время могут быть чреваты прежде всего для жертв, а не для бандитов. Мне же было ясно, что следствие скорее будет искать аргументы для покрытия убийц, чем для их разоблачения. Их и разоблачать-то нечего. Заявление Александра Яковлевича об установщиках есть. Вот и спрашивай у них, кто заказал установку на меня.
– Иван Петрович, дорогой, да ну их… Из-за них я здесь, по большому счёту. У меня эта, как её, амнезия. Ничего не помню. Помню только, что поехал на дачу, а попал в больницу. Всё.
– Хорошо. Так я и напишу. Амнезия вследствие сильного шока.
Следователь прокуратуры Сапрыкин – малоприятный тип средних лет с белесыми скучными глазами и напрочь лишённый эмоций – всё-таки прорвался ко мне. На все его вопросы я отвечал, как пономарь. Поехал на дачу и очнулся в больнице. Три последующих дня полностью выпали из памяти. Хоть убей, ничего не помню. Иван Петрович важно добавил, что это ещё хорошо, что он – то есть, я – только три последних дня забыл. Бывает, и имя своё люди забывают. И не вспомню я эти дни, скорее всего, никогда. Стёрлись они шоком полностью.
Наконец, Иван Петрович сообщил мне, что он назначил мою выписку на пятнадцатого августа, но я могу сам уйти дня на три пораньше, если мне это будет необходимо. Ай, да молодец, Иван Петрович! Умнющий мужик. Всё понимает, что на меня по-прежнему кто-то охотиться может, и даёт мне по мере сил свободу манёвра.
Вот и выписка из больницы. Во дворе стоит мой зелёный «мерседес», на котором меня привёз из леса незнакомый грибник. Он так и не появился в больнице. Надо будет его навестить. Адрес у меня есть. Иван Петрович сказал, что подобрал меня местный водитель, пришедший на звук выстрела. С машиной всё в порядке, только на заднем сиденье запёкшаяся кровь. Но это полбеды, можно сменить чехлы. Иван Петрович пожимает мне руку, и мы расстаёмся. На половине пути до дома я останавливаюсь, снимаю окровавленный чехол и бросаю его в багажник.
Поднимаюсь в квартиру и первым делом бросаю взгляд на тайник. Всё в порядке. В квартиру никто не наведывался, и повсюду появился заметный слой пыли. Четыре недели квартира пустовала. Продукты из холодильника лучше выбросить. Только что баночки шпрот можно оставить. Так, есть сухари. Поужинать есть чем. Главное, есть чай. Поужинал. Теперь – спать. Слабость ещё ощутима.
* * *
Моё появление в офисе было встречено со смешанными чувствами: радость напополам с состраданием и сочувствием. Дела на фирме замедлились. Некому было позаботиться о подвозе новых партий чая, а складские запасы почти все распроданы. Денег на счету скопилось за миллиард белорусских зайчиков, надо закупать валюту для оплаты уже проданного чая и закупки нового. Объявляю всем, кто был в офисе, что в связи с последними событиями мне необходим отдых. Фирма временно, возможно и навсегда, закрывается. Все могут искать себе новую работу. Я поблагодарил всех и попросил пока оставаться только главного бухгалтера.
Через четыре дня я завершил сложную бюрократическую комбинацию, закончившуюся тем, что миллиард безналичных рублей превратился в три тугих пачки стодолларовых купюр. Поручив главбуху распродать офисное оборудование, как удастся, и щедро вознаградив её, я вплотную занялся делом, ставшим для меня единственным смыслом жизни.
