не читали «николы»
[8]? Вся атмосфера – она с внешней стороны Земли. Да, великий польский, между прочим, астроном Коперник доказал, и что крутится тоже. И вот, милиция никак от фона не защищает. Она сама… В смысле, защищена, потому как отбор по здоровью, уму и…
Да, зачем она вообще? А вы что забыли? Наша ридна Ненька когда-то будет в НАТО. А НАТО – оно мир во всем мире. В плане и смысле, несет. А когда оно несет его высоко… ну там, В-2, В-1… то всякие несознательные, шахидские люди… Они начинают террористически вооружатся. Ядерной «зброи»[9] у них нет. Потому как Ирану и Южной Корее, обоим им немножко вставили килдык… Сделали миротворческую операцию. Вот нужной «зброи» и нет. А тут, понимаешь, в НАТО новый мирный член. А у него, оказывается, около столицы… Так что никак не жалко, хоть тридцать, хоть пятьдесят тысяч милиционеров в оцепление. Дабы никакая шахидская… В общем, чтобы никто к контейнерам «Холтек» никак ни-ни. Только специалисты в скафандрах. А что, будем платить. И за скафандры и за обслуживание, и командировочные, и билет на самолет в выходные, и мед страховку. Да, не милиции, не милиции. Чего ей платить? У них есть служба и долг. Не им, и не нашим вообще. Рассмешили тоже. А? Что? Какой расово отмененный заокеанский специалист будет… Свои? Извините! Свои уже когда-то в Чернобыле наработали, ой, наработали. Пора за дело браться нормальным специалистам. Только «Холтек» и его гении – без вариантов.
– Майна! Вира!
* * *
Не скрипнет дерево, никто не обернется.
Кулек без щелей тянут на лицо,
Какое-то лото, и приз, ненужный,
Зато блестящий сильно,
Может деньги?
Причем огромной кучей…
Интеллект?
Имеет отношение?
Как будто.
Дежурящий на КПП солдат не нравится танкисту Первушину категорически. Точнее, солдат может быть и ничего, но выглядит… Под глазом ссадина, по виду довольно свежая, смотрит затравленно, одежда явно и давно жаждет стирки и глажки, в разговоре запинается, сапоги… Лучше не смотреть. Похоже у него еще что-то со щекой. Может, выбит зуб? Обращается, кстати, на «мове»[10], с коей явно не дружит.
– Ты б уж лучше на русском, – чешет подбородок Первушин.
– А что, можно, пан старший лейтенант? – страшно удивленно и очень тихо произносит рядовой, и впервые поднимает взгляд на Первушина.
– То, что не запрещено, то – разрешено, – сообщает Первушин неизвестно где слышанную когда-то фразу. Губа у горе-солдатика и вправду припухшая.
– Весело у вас тут да, боец… Как фамилия-то, не расслышал я как-то.
– Рядовый Еремин, пан старший лейтенант.
– Ты откуда будешь, боец Еремин?
– Так это… Из… З Луганську.
– С Луганска? А… Но с русским у тебя тяжело, да?
В это время из-за ближнего деревянного сарая, крашенного последний раз примерно в год разоблачения культа личности, вываливает какой-то детина в форме. Басит он достаточно громко:
– Эй, Еря! Що там такє?! Ти альбом доколюровав?[11]
Антон Первушин поворачивается на голос и смотрит прищурившись.
– Сюда подрулите, младший сержант.
– Що таке? – спрашивает тот довольно громко, но с приличной дистанции.
– Младший сержант! Ко мне! – рявкает Первушин.
Детина мнется. Он в тридцати шагах и в голове происходят некоторые процессы.
– Мне повторить или подойти? – интересуется старший лейтенант.
Детина все же решает, что подойти к этому оборзевшему чужаку в черной робе все равно надо. Может он даже и офицер, но напялил на себя какую-то хрень. Заодно и выяснится, чего он тут делает на КПП. Движется сержант вперевалочку. Вблизи оказывается, что у чужого и вправду офицерские погоны: звездочки блеклые, зеленые, на танковой спецовке сразу и не разглядишь.
