Я толком не понял, что произошло, как меня пронзила мысль: «Своего часового убил! Сынок! Боец! Я не хотел!!!»
На ватных ногах я пошел к двери, перешагнул через тело майора. Навстречу открылась дверь.
– Товарищ полковник! Вы что? – Юный боец-часовой живой-здоровый смотрел на меня, потом перевел взгляд на еще дымящийся пистолет.
– Живой, слава тебе, господи! – Я перекрестился пистолетом.
Было видно, как в коридоре лежит тело американского пехотинца, в шее у него было видно входное отверстие.
«Прямо в шейные позвонки! Как так получилось?» – вяло подумал я. Мы оба стояли и смотрели на тело бойца американской армии.
В коридоре послышались шаги.
Я был готов к бою, поднял пистолет на уровне глаз, часовой также сдернул с плеча автомат, снял с предохранителя, передернул затвор.
Из-за угла показался начальник особого, тьфу, отдела военной контрразведки полковник Миненко Иван Николаевич.
Он увидел нацеленное на него оружие. Поднял кисти рук, показывая, что не вооружен.
– Тихо, тихо, – посмотрел на убитого американца. – Кто его приложил?
– Я, – сказал я, опуская оружие.
– Ну и чего стоите? Затаскивай его в кабинет! А ты, боец, – быстро за шваброй и в туалет! Кровь смыть! Автомат оставь! И запомни! Ты ничего не видел. Пошел отлить. Нарушение Устава караульной службы еще не есть смертная казнь!
Втроем мы, кряхтя, затащили обмякшее тело в мой кабинет, опустили на пол.
– Опаньки! – Миненко аж присвистнул от удивления, увидев тело Данилоффа на полу. – Ни фига себе. Прямо Ледовое побоище. И этого ты тоже? – Он с видом знатока рассматривал входное отверстие на лице у покойного майора.
Повернул голову покойного майора. Покачал головой с видом знатока.
– Я, – уныло кивнул. – Одной пулей обоих. Когда тело за дверью грохнулось, думал, что своего убил.
– Понятно. – Миненко подошел к моему столу, приподнял газету. – А что пьешь один?
– Да я это… Хотел застрелиться, так вот, помешал. – Я кивнул на убитого майора.
– Стреляться-то не передумал? А то можешь не тратить свои патроны, думаю. Америкосы тебя сами расстреляют. Сэкономишь или Штатам, или Родине патрон. Нет. Не патрон. Два.
– Второй для контрольного выстрела?
– Соображаешь, полковник!
Нужно сказать, что никогда не было понятно, когда Миненко говорит серьезно, а когда шутит. Он всегда улыбался открытой, в тридцать два зуба – голливудской улыбкой. Вот и сейчас было совершенно непонятно, всерьез он или в шутку.
Был он высок, около 185 сантиметров, любитель волейбола. Гибкий, хлесткий, как плетка. Его удар никакой блок не может спасти. Всегда он пробивал. Волосы у него были несколько длиннее, чем принято у военных. Светлые. Слегка вьющиеся. Знаю точно, что многие женщины в дивизии по нему вздыхали. По их меркам – красавец.
Но пользовался он своей красотой или нет – не знаю. Знаю лишь, что он и его подчиненные знали о многих вещах в дивизии и многим кровь попортили, но его все знали, боялись и поэтому уважали.
– Ну что, Николай Владимирович, будешь сражаться или сдаваться пойдешь? Или стреляться? У тебя три пути. Богатый ты мужик, доложу я тебе! У многих один путь. У тебя целых три – выбирай! – он смотрел пытливо, при этом улыбался.
Я молчал. Думал.
Миненко тем временем нагнулся над телом майора и начал деловито шарить у него по карманам. Вытащил из кобуры здоровенный армейский «кольт», положил его на стол, затем вытащил документы, бегло их глянул. Вынул портмоне, вытащил оттуда доллары и наши рубли, все это переложил в карман своей куртки, а все документы выложил на стол.
