Александра оборвала себя, с досадой вбивая каблуки в мрамор. Когда уже она отвыкнет бросаться к Петру с каждой своей радостью и тревогой? Когда перестанет нуждаться в его мнении, его поддержке? Когда перестанет мечтать о том, чтобы снова с ним до смерти о чем-нибудь спорить? Нет, нет, больше никаких писем. Ведь он тогда дал ясно понять, что она ему не родня и не ровня. Не думать о нем, не нуждаться в нем, не ждать встречи с ним, хоть бы он был в трех шагах, даже и в самой Потусторонней России!
– Вы знаете, где вы?
Александра очнулась от звука спокойного голоса.
– Да… Ягина Ивановна объяснила.
Некоторое время они снова шли молча.
– Вы, кажется, составили весьма лестное впечатление о Ягине, – сказал Константин, не оборачиваясь. – Так вот, корнет… оно ложное. Ягина использовала вас, и с дурной целью, склонила вас нарушить запрет…
«Запреты тоже бывают дурными», – подумала Александра, но вслух не сказала. Вместо этого она спросила:
– Что меня ждет, ваше высочество?
– Это решать не мне.
– Кому же?
– Его величеству.
При этих словах Александра почувствовала, как кровь загорелась. «Упаси вас все что ни на есть счастливого на этом свете от встречи с Кощеем», – так, кажется, сказала Ягина? Но теперь Александра сама идет на встречу с правителем Мертвого царства. А если это и есть ее судьба? Царь Кощей… тот самый, чьим приказам подчинялись воины, уничтожившие живой гусарский эскадрон. Вдруг встреча с ним – возможность взыскать справедливость? Александра с сожалением посмотрела на саблю, зажатую в руке Константина. Хотя… что она сможет сделать? Ведь она даже не знает, подействует ли на него сталь, не зря он во всех сказках зовется бессмертным…
В конце коридора показалась дверь. Константин было взялся за ручку, как вдруг поднял лампу и посмотрел в упор на Александру:
– Эта дверь ведет во дворец. Кого бы мы ни встретили, с кем бы мы ни столкнулись, не смотрите в глаза, не открывайте рта и – сильнее всего предупреждаю вас – не давайте никому себя касаться. Живой в Мертвом царстве – слишком соблазнительное блюдо, вам это ясно?
Чувствуя настоящую опасность в его напряженном тоне, Александра кивнула:
– Так точно.
С другой стороны дверь выглядела как часть стены – совершенно неотличима, разве что напротив, вытянувшись во фрунт, стояла охрана: два бравых гвардейца в блестящих кирасах, оба сухие, как старые покойники, с горящими глазами и проеденной на щеках плотью.
Константин повел Александру дальше, туда, где из-под закрытых дверей лился свет и гремела музыка. Лампа покачивалась в такт шагам, выхватывая из темноты плотные бордовые драпировки в римском стиле, мраморные колонны и лепнину под расписным потолком, отсвечивая на позолоченных рамах дворцовых портретов, отражаясь в огромных зеркалах и на лакированных ручках шелковых кресел.
Внезапно дверь справа распахнулась. Из нее, обмахиваясь крошечным веером, выскользнула молодая дама в роскошном бальном платье густого вишневого цвета. Высокую прическу ее удерживала золотая лента и пара ярких, будто бы даже горящих перьев, а винные рубины лежали на белой груди, словно на атласной подушке. Но удивительнее всего было лицо – совершенно бескровное, словно у статуи, с глубокими искрасна-черными глазами. Глаза эти были совсем как у Штефана Карловича, посла, сравнившего мертвых гусар со свининой.
Увидев Константина, дама взвинтилась, будто легавая, почуявшая близкую куропатку.
