– Дочери, – уточнил Константин, наблюдая, как по простыне из-под приятных форм Веры расходится тёмное влажное пятно. Но и простыня, и кровать, и зеркало принадлежали ей, так что возражения здесь были неуместны.
– А они не поймут, что ты не с домашнего звонил?
– Ты бы видела тот отцовский телефон! Там не то что определителя номера, там даже кнопок ещё нет. Пальцем надо диск крутить. Помнишь такие?
– Я даже помню, что предпочитала крутить их не пальцем, а карандашом.
– Ну, тогда ты знаешь, что опасаться нечего.
– А я и не опасаюсь. – Она повернула к нему своё красивое лицо и посмотрела долгим взглядом изумрудных глаз. – Я изменяю мужу, который застрял в Париже, а ты – жене, которая в часе езды отсюда.
– В двух часах, – уточнил Константин, протягивая руку и задумчиво гладя холодное бедро собеседницы.
Муж, о котором так не вовремя упомянула Вера, тоже был сотрудником их института и, как водится в подобных случаях, находился в служебной командировке на закрытой международной конференции, посвящённой теме расовой генетики. Звали его Михаилом, а фамилию он носил такую, будто у него было сразу два отчества. Белорус, одним словом, как иногда шутила Вера, решившая, разумеется, свою девичью фамилию оставить в полной неприкосновенности.
– Почему ты никогда не вытираешься полотенцем?
– Иногда вытираюсь. Но мне так больше нравится. А тебе?
Он попытался её обнять, однако порыв был остановлен всё тем же взглядом и расчёской.
– Кофе поставить варить? – уточнила Вера примирительно, видя, что гость начинает кукситься.
– Может, сходим куда?.. Ещё не вечер.
– Ты думаешь, сегодня что-нибудь открыто?
– А кому какая разница?
Когда они через четверть часа заглянули в соседний двухэтажный ресторанчик под названием «Пикадилли», Константин даже удивился, насколько оказался прав. Тихая музыка, приветливый персонал, а главное – множество занятых респектабельными посетителями столиков. Очередная наглядная иллюстрация того, что Москва – это не только Красная площадь. А та – вовсе не её сердце. Вообще с некоторых пор у Константина возникли сомнения в том, что у Москвы сердце вообще есть. Вот желудок – это другое дело…
Люди вокруг сидели довольные жизнью, как всегда расслабленные и ничуть не напуганные. Не чета журналистам в ящике и интернетным блогерам, уже который час перемывавшим каждую деталь сегодняшних событий. Всё точно так же, как в достопамятном 93-м, когда где-то в центре города стреляли танки и целились в прохожих снайперы, а основная толпа узнавала о происходящем, придя с работы, за не слишком обильным ужином, у телевизора.
Константин, который никогда не мог похвастаться непробиваемым панцирем равнодушия, обвёл зал салфеткой:
– Тебе это не напоминает пир во время чумы?
Вера оторвалась от меню.
– Пир во время чумы – это, по-моему, наше перманентное состояние. Нас каждый день тихо грабят и убивают, а мы продолжаем делать вид, будто так и надо. Ты уже выбрал?
– А ты хочешь поужинать или мы только за десертом пришли?
– За десертом.
– Тогда да. – Он сделал знак сразу же ожившему официанту.
Они провели в ресторане меньше часа, сумерек так и не дождались и вышли на Ленинский проспект.
– Ко мне? – на всякий случай уточнила Вера, хотя едва ли была готова услышать отрицательный ответ.
– Если ты не против.
– Боишься столкнуться с «белорусом»? – Она взяла Константина под руку. – Он в своих парижах капитально застрял. Там, как водится, сразу все аэропорты позакрывали. Террористов ищут. А с его внешностью он легко за араба прокатит.
