* * *
Мы слышим ужасные истории о насилии христиан в других сферах, в первую очередь истории о Крестовых походах и инквизиции; однако насилие внутри христианского мира по поводу споров V и VI веков имело куда более масштабный и систематичный характер, чем любые деяния инквизиции, и оно возникло куда раньше по ходу истории церкви. Когда Эдуард Гиббон писал свой классический труд – «Историю упадка и разрушения Римской империи», – он собрал там множество примеров насилия и фанатизма христиан. Вот что он писал об эпохе, последовавшей за Халкидоном:
Иерусалим заняла армия монахов [монофизитов]; во имя единой воплощенной Природы они грабили, жгли и убивали; гробница Христа была осквернена кровью… За три дня до праздника Пасхи [александрийский] патриарх был окружен в соборе и убит в баптистерии. Его изуродованное тело предали огню, а пепел развеяли по ветру; уверяли, что верующих на этот поступок подвигло явление ангела… Подобные кровавые суеверия у обеих сторон воспламеняли принцип и практика воздаяния; в метафизических спорах гибли тысячи людей[5].
Мы слышим ужасные истории о насилии христиан в других сферах, в первую очередь истории о Крестовых походах и инквизиции; однако насилие внутри христианского мира по поводу споров V и VI веков имело куда более масштабный и систематичный характер, чем любые деяния инквизиции, и оно возникло куда раньше по ходу истории церкви
Сторонники Халкидона вели себя не лучше в борьбе за свое понимание ортодоксии. В восточном городе Амида халкидонский епископ яростно преследовал противников вплоть до сожжения их живьем. Он придумал дьявольский метод: поселял прокаженных «с разлагающимися руками, покрытыми кровью и гноем» вместе с монофизитами, пока последние не образумятся[6].
Сама Евхаристия стала важным средством религиозного террора. На протяжении эпохи религиозных войн кто-то регулярно (и часто) отлучал других от церкви и предавал их анафеме, а из этого следовало, что отлученных не допускали к причастию. В отдельных случаях причастие давали, используя физическую силу, так что Евхаристия, основанная на идеях о самоотдаче и самопожертвовании, становилась орудием угнетения. Историк VI века рассказывает о том, как силы константинопольского патриарха, сторонника Халкидона, пытались искоренить очаги монофизитства в столице. Клирики патриарха с запасами освященного хлеба были вооружены и опасны. Они «выволакивали [монахинь] и заставляли их силой принимать причастие из своих рук. А те разбегались, подобно птичкам перед ястребом, забивались в угол и, завернувшись в покрывала, говорили: «Мы не можем иметь общение с Халкидоном, разделившим Христа, Бога нашего, на две природы вместо соединения и учащим о Четверице вместо Святой Троицы». Но их протесты ничего не значили. «Их силой подводили к причастию; когда они воздевали руки над головой, несмотря на их крик, руки им связывали и их тащили, несмотря на причитания, рыдания, громкие крики и попытки вырваться. И затем одним из них вкладывали в рот причастие, несмотря на их вопли, тогда как другие падали лицом на землю и проклинали тех, кто заставляет их причащаться силой»[7]. Они принимали Евхаристию в буквальном смысле с криком и дракой – но считалось, что после такого причащения они вступали в общение с Халкидоном и церковью, проповедующей это учение.
Религиозная карта нашего мира во многом была создана
